Новое время перевернуло песочные часы политики. То, что было основанием, стало выглядеть следствием, а то, что было следствием, стало выглядеть основанием. По сути все оставалось по-прежнему: общество было первично, а человек — вторичен. Но теперь человек смотрел на себя иначе, полагая, что не общество задает ему матрицу поведения, а он задает правила, по которым живет общество. Так видит мир фотограф, который смотрит на него сквозь видоискатель зеркального фотоаппарата, где изображение многократно переворачивается, преломляясь внутри встроенной в камеру призмы. Представление о первичности человека и вторичности общества было в определенном смысле слова политической фикцией. Но благодаря этой фикции у человека появилась амбиция перестроить мир в соответствии со своими новыми представлениями о нем.
Конституционализм — это метод, при помощи которого человек, обладающий развитым самосознанием и достоинством, решает переустроить окружающий его политический мир. Человек Нового времени строит политический мир для себя и под себя. Поэтому основная идея конституционализма состоит в ограничении власти с целью защиты этого «строителя» от ее произвола. Это тот оселок, на который нанизываются все остальные элементы. Центр тяжести конституционализма совсем не там, где его обычно ищут в России. Конституция — это не только и не столько перечисление всевозможных прав и свобод человека (которое стало частью многих конституций лишь постфактум), сколько создание жестких ограничений для власти, которые не позволяют ей быть угрозой реализации тех самых прав и свобод.
Ухабы «особого конституционного пути»
К сожалению, в России основания конституционного процесса были другие, чем на Западе, и акценты оказались расставлены совершенно иначе. Начать с того, что в России тот фактор роста, который являлся базой для прогресса конституционализма в Европе, — становление самосознания и самоуважения личности, — если и не отсутствовал вовсе, то присутствовал в крайне малых, совершенно недостаточных дозах.
Уровень гражданственности, если понимать под нею готовность возлагать на себя определенные обязанности, а не только требовать реализации прав, был и остается в России критически низок. Уже одно это не способствовало развитию русского конституционализма в прошлом и не предвещает легкой жизни ему в будущем. Но и так непростая ситуация усугубилась тем, что в силу описанных ранее особенностей развития конституционного движения в России при подготовке действующей российской конституции центр тяжести был сильно смещен в сторону фиксации всевозможных прав и свобод (что естественно для общества, в котором сама мысль об их существовании была в диковинку). И, напротив, тому, что должно было составлять основное содержание конституционализма — механизмам ограничения власти с целью недопущения государственного произвола, — внимания было уделено немного. Этот изъян российской конституции, поначалу не очень заметный, сыграл впоследствии в судьбе российского конституционализма роковую роль. В значительной степени такой «конституционный перекос» стал следствием полученной посткоммунистическим российским конституционализмом «родовой травмы».