— Что за скользкий сегодня снег? — заорал он дрожащим от возмущения голосом.
Должен признать, что, несмотря на мою веру в Азазела, я не мог не удивиться, глядя на эту картину. От его ног не оставалось следов, а скользящее по снегу тело не оставило борозды. Я сказал:
— На снегу вы ничего не весите.
— Псих, — ответил он.
— Посмотрите на снег, — настаивал я. — Вы не оставляете следов.
Он посмотрел, после чего сделал несколько замечаний, которые в прежние годы можно было бы назвать непечатными.
— Вспомним, — продолжал я, — что сила трения зависит от давления скользящего тела на поверхность скольжения. Чем меньше давление, тем меньше сила трения. Вы ничего не весите, ваше давление на снег равно нулю, следовательно, сила трения также нулевая, и вы скользите по снегу, как по абсолютно гладкому льду.
— Так что же мне делать? Я же так не могу, когда у меня ноги разъезжаются!
— Это ведь не больно, правда? Когда ничего не весишь, то падать на спину не больно.
— Все равно это не годится. «Не больно» — это еще не основание провести жизнь, лежа на спине в снегу.
— Ну, Септимус, вообразите, что вы снова потяжелели, и встаньте.
Он состроил озадаченную физиономию и сказал:
— Просто вообразить — и все?
Тем не менее он попробовал и неуклюже поднялся на ноги.
Теперь он ушел в снег на пару дюймов, и, когда осторожно попробовал шагать, ему это было не труднее, чем обычно бывает идти по снегу.
— Джордж, как вы это делаете? — спросил он с возросшим почтением в голосе. — Я бы никогда не сказал, что вы такой ученый.
— ЦРУ требует маскировки, — объяснил я. — Теперь воображайте себя все легче и легче и пройдитесь снова. Ваши следы будут все мельче и мельче, а снег будет все более и более скользким. Остановитесь, когда он станет слишком скользким.
Он поступил так, как было сказано, ибо ученые имеют сильное влияние на низших смертных.
— Теперь, — сказал я, — попробуйте скользить вокруг дома. Когда захотите остановиться, просто станьте тяжелее — но постепенно, а то шлепнетесь носом.
Септимус был парень спортивный и освоился очень быстро. Он когда-то мне говорил, что владеет всеми видами спорта, кроме плавания. Когда ему было три года, отец зашвырнул его в пруд в искренней попытке научить плавать без всех этих утомительных инструкций, и потом ему в течение десяти минут пришлось делать искусственное дыхание рот в рот. Как он говорил, это оставило у него на всю жизнь стойкий страх перед водой и отвращение к снегу. «Снег — это твердая вода», — говорил он, точь-в-точь как Азазел.
Однако в новых обстоятельствах отвращение к снегу не спешило проявиться. Он начал с радостным душераздирающим визгом носиться вокруг веранды, утяжеляя себя на поворотах и разбрызгивая из-под ног фонтаны снега при остановке.