— В твоих словах что-то есть, — сказал я, потирая подбородок.
— Впрочем, — сказал Азазел, — дай подумать. Ты говоришь, в деле замешан еще один человек? Писательница?
— Да, — с внезапным воодушевлением ответил я. — Ты можешь сделать так, чтобы она написала нечто удовлетворяющее всех, чтобы избежать критики?
— Сам знаешь, что это невозможно. Не бывает книги, удовлетворяющей всех, или, если уж на то пошло, достаточно хорошей, чтобы критик не разорвал ее в клочья. Иначе в чем смысл критики? Однако…
— Однако… — Я весь напрягся.
— Если я не могу изменить критика и не могу изменить писательницу по отдельности, я могу изменить их вместе. То есть я могу превратить критика в писателя, а писателя — в критика, используя закон профессионального сохранения, и тогда каждый из них, побывав, так сказать, по другую сторону баррикады, посмотрит на другого новыми глазами.
— Чудесно, — сказал я. — Думаю, ты нашел правильное решение, о Властитель Бесконечности.
Примерно через неделю я решил навестить Люция Хейзелтайна и убедился в том, что Азазел выполнил свое обещание.
Увидев меня, Люций тяжело вздохнул.
— Джордж, мне надоело быть критиком. Оскорбления со всех сторон, ненависть, презрение и нападки вымотали меня. Меня перестал удовлетворять даже острый восторг, когда я нахожу новый способ быть несправедливо мерзким и злобным в моих оценках литературных произведений.
— Но чем ты будешь заниматься? — с тревогой в голосе спросил я.
— Стану писателем.
— Но, Люций, ты не умеешь писать. Ну можешь написать критическую статью, да и то с трудом, не более.
— Я буду писать стихи. Это просто.
— Ты уверен?
— Конечно. Придумываешь пару рифм, подсчитываешь ударения. Если поэзия современная, смысла в стихах может вообще не быть. Кстати, вот стишок, который я только что накропал. Назвал его «Стервятник». Слушай:
Вцепившись в горный склон
Когтистыми когтями, он
Стоит, лазурью окружен.
Он видит, вдаль вперив свой взор,
В морщинах волн морской простор,
И громом падает он с гор.
>3— Люций, но это звучит несколько вторично, — задумчиво произнес я.
— Вторично? Что ты имеешь в виду?
— Существует стихотворение «Орел», которое начинается так: «Вцепившись в голый склон когтистыми руками».
Хейзелтайн пристально посмотрел на меня.
— Орел? С руками? Все знают, что у орла нет рук. Если поэт не знал такого элементарного факта из естествознания, он выставил себя необыкновенным дураком. Кстати, кто написал эту поэму?
— Честно говоря, Альфред, лорд Теннисон.
— Никогда о нем не слышал, — сказал Хейзелтайн.
(Несомненно, он о нем не слышал, в конце концов, он был литературным критиком.)