I
Две недели прошли, а отпускников все не было. Темная полоса открытой воды давно уже укатилась за мглистый горизонт, ледовые разведки достигали чуть ли не середины озера и едва успевали оборачиваться за ночь, хотя ночи все росли и светлой поры давно уже не хватало на обычные хозяйственные и учебные дела.
Заонежский залив стал намертво.
Разведгруппа Андрея Полевика из отряда имени Антикайнена, который базировался в тридцати километрах от нас, уже успела сходить на занятый финнами Большой Клименецкий остров, благополучно вернулась, но «языка» не добыла. Финны плотнее, чем в прошлую зиму, укрылись в гарнизонах за проволочными заграждениями, вывезли из прибрежных деревень население, протянули по побережью сплошные минные поля, проложили патрульные тропы, поставили прожекторы, дальнобойные батареи, и зимняя кампания не обещала для партизан легкой жизни.
Ушла на запад, через Заонежский залив, и наша отрядная разведка. Я стоял на посту у штаба и с завистью наблюдал за одетыми в маскхалаты ребятами из первого взвода. Провожать их приехал на легких санках начальник опергруппы Аристов. Кинув вожжи своему адъютанту, он поздоровался с каждым из разведчиков за руку, тронул за локоть Михаила Николаева и ушел с ним в штаб. Через десять минут оттуда вывалилась целая толпа знакомых и незнакомых командиров, был среди них и наш отрядный санинструктор Гриша Астахов; я с трудом узнал его, так как был он тоже в маскхалате и с автоматом; все покурили, потоптались, посмеялись, Аристов снял и протер носовым платком очки, оглядел всех и скомандовал:
— Ну, Николаев, ни пуха ни пера!
Разведчики один за другим спустились к Водле, и в сиреневых сумерках их маскхалаты долго казались белее снега.
Все это происходило у меня на глазах, я был совсем рядом, но все вели себя так, словно бы меня и не было, словно бы я был какой-то вещью, лишь Борька Воронов, соскакивая с саней, по-свойски подмигнул мне, но и он даже не поздоровался.
Назавтра я пошел к комиссару просить, чтобы меня перевели в разведвзвод. Малюк выслушал и неожиданно сказал:
— Дерябин и Никитин уже на неделю опаздывают… Розыск подавать, что ли?
Он произнес это таким тоном, как будто бы я в ответе за них. Меня так и тянуло высказать свое отношение к Дерябину, но я удержался и был рад, так как комиссар, не ожидая моих слов, жестко сказал: