Следует сказать со всей определенностью, что нежелание теоретизировать и формулировать идеологию для консерватора — это прошлый век. С тех пор много воды утекло, и консерватизм стал такой же детально проработанной интегральной метаидеологией, как и упредивший его исторически либерализм. Причин тому несколько. Приведу мнение известного исследователя консервативной идеологии Р. А. Гальцевой, которая указывает, что в затушевывании мировоззренческой стороны консерватизма «играет роль его собственная, вытекающая из корреляции с жизнью “приземленность”, его неприязнь к теоретическим конструкциям; он, так сказать, “не удостаивает быть умным”». «Жизнь подскажет» — вот главный интеллектуальный ориентир консервативной стратегии, не требующий вроде бы никаких дополнительных обоснований. Поэтому партия, которую составляют консерваторы, естественнее чувствует себя в роли партии не протеста, а власти… «Что такое консерватизм? — риторически вопрошает один из его немецких приверженцев Голо Манн. — Этого знать нельзя и незачем». Он не просто предостерегает от «губительности» Totaltheorie, но и призывает вообще сторониться «ученых выдумок» и всяких «измов», предпочитая им совет Бисмарка-политика полагаться «на опыт и ничего, кроме опыта».
Другой современный консерватор и соотечественник Голо Манна в унисон ему утверждает: «То, что сегодня именуется консерватизмом, не может быть выведено из понятия <…> а решается злобой дня»[86]. Ничего не напоминает? Реальные дела, строительные инициативы, ответы на текущие вызовы исходя из прагматизма и здравого смысла и прочие определения из этого ряда. Например: «Наша идеология порождена не кабинетной игрой ума, а реальными потребностями страны и народа», «Наша идеология — плод практического опыта и здравого смысла».
Однако XX век с его революциями и торжеством прогрессистского паттерна («рационалистического утопизма» по И. Кристолу, или «ереси утопизма»[87] по С. Л. Франку — за полвека до Кристола) поставил консерваторов в новую для них ситуацию. «Консерватизм, — утверждает та же Гальцева, — не только вставал перед необходимостью все больше заниматься самосознанием, превращаясь, так сказать, из искусства в науку, но и менял — перед меняющимся ликом мира — свой собственный лик»[88]. Известный немецкий неоконсерватор Герд-Клаус Кальтенбруннер в 1975 году говорил об этом так: «Консерватору и теперь нужна, и в будущем понадобится обоснованная теория, иначе говоря — именно то, от чего он до сих пор часто и не без гордости уклонялся»