. Впрочем, Путин последовательно вел свою борьбу за слова и постепенно менял политический лексикон. Прошло всего полмесяца, и он на заседании Комиссии по подготовке празднования 300-летия Петербурга говорит более откровенно: «Трехсотлетие Санкт-Петербурга… лишний повод вспомнить о величии нашего государства, об истоках величия России». Здесь уже звучит словосочетание «величие России», от которого один шаг до «Великой России» (Столыпина — Струве) и, следовательно, до «великой державы». Но Путин не торопится, так как перед ним стоит труднейшая задача: постепенное и по возможности (до поры до времени) бесконфликтное возвращение России ее мощи и соответствующего этой мощи положения в мире.
Тут уместно было бы вспомнить о некоторых рецептах[105], которые разрабатывали для будущей — постбольшевистской — России ее верные сыновья, а именно те русские политические мыслители, которые и для Путина, и для Суркова, и для их единомышленников были не именами из учебников по истории, а реальным рабочим материалом для формулирования идеологии курса. Это не только И. А. Ильин, которого и Путин, и Сурков цитируют в своих текстах, но и старший товарищ Ильина по цеху — Петр Струве. Давайте послушаем, например, одно из программных положений Струве и сопоставим слова мыслителя и политика с теми ощущениями (как минимум), которые обуревали нас в начале правления Путина: «…какими бы путями ни пошло восстановление России — два лозунга, как нам кажется, должны стать руководящими для стремлений и действий русских патриотов в их отношении к прошлому и будущему Родины. И эти лозунги: новая жизнь и старая мощь. Нельзя гнаться за восстановлением того, что оказалось несостоятельным пред лицом самой жизни, и в этом смысле мы стремимся к новой жизни. Но в то же время можно и должно трепетно любить добытое кровью и жертвами многих поколений могущество Державы Российской. Мы никогда не считали Россию колоссом на глиняных ногах. Ибо если бы мы это считали, то как бы мы верили в восстановление России? А это значит, что мы верим в подлинность той мощи, которой обладала историческая Россия. И новую жизнь России поэтому мы не отделяем от ее старой мощи»[106].
Что касается текста от 30 декабря, то тогда (да и сегодня тоже) в слове «державность» имплицитно присутствуют и «сильное государство» (демонстрируя адекватность восприятия российского патриотизма, Путин в том же первом Послании говорит с некоторой иронией: «Если кому-то не нравится слово “сильное”, скажем — эффективное»), и «вертикаль власти», и «диктатура закона», и Мюнхенская речь. При этом Путин напоминает, что статус «великой страны», который был и будет присущ России, обусловлен «неотъемлемыми характеристиками