Подобная маятниковая дипломатия приводит к тому, что интеграция России как в западном, так и в восточном направлении идет по нарастающей. Каждый новый шаг по пути интеграции с западными сообществами бумерангом приводит к укреплению позиций России на Востоке. При этом каждый из партнеров как на Западе (США, Евросоюз), так и на Востоке (Китай) именно себя считает старшим в связке с Россией. И это хорошо. Россия все равно не готова пока тягаться со своими партнерами на Западе и на Востоке за первенство. Да это и не нужно при строительстве империи нового типа, основанной на сетевом принципе. Главное — повести внешнюю политику так, чтобы стать «узлом» в мировой сети координат. И наличие других «узлов», или центров силы (мировых или региональных), можно только приветствовать, так как это ведет к созданию реально полицентричного мироустройства.
Последнее, о чем хотелось бы сказать при подведении итогов внешнеполитического года, это о роли России в антитеррористической коалиции. Во-первых, по-прежнему актуальной остается предложенная ВВП идея о «дуге стабильности», которая должна стать оборонительным рубежом Севера от «пояса насилия». За время, прошедшее с момента объявления этой идеи, она наполнилась уже некоторым конкретным содержанием — и сейчас вырисовывается линия противостояния террористическому интернационалу от Парижа и Берлина через Москву к Пекину и Дели. Причем Москве в этой «Курской дуге»[67] отводится центральная роль, так как европейским лидерам и лидерам Востока, между которыми имеется не только географический, но и ментальный разрыв (чтобы не слишком углубляться, достаточно упомянуть представления европейцев и китайцев о правах человека), нужен посредник. Таким образом Москва, которая как раз выступает этим посредником, становится «узлом» в еще одной сети — антитеррористической. Кстати, построение «дуги стабильности» на евразийском пространстве может привести со временем к тому, что США станут «партнером Евразии», а это автоматически уменьшит влияние (по крайней мере политическое) Вашингтона — как внешнего (!) участника — на евразийские дела.
Однако главной задачей России, которая была успешно сформулирована в прошлом году, является определение терроризма как такового. Здесь явно обозначилось расхождение между Вашингтоном и Москвой. Если Белый дом определяет терроризм как глобальное явление, не знающее границ и не привязанное к конкретным государствам (при этом проводя операцию против Афганистана и готовясь к операции против Ирака), то ВВП настаивает на том, что терроризм, будучи явлением глобальным, генетически связан с сепаратизмом, подрывающим суверенитет современных государств. Такое определение терроризма проистекает не только из того, что у России есть Чечня, но из более глубокого понимания природы современных деструктивных процессов в мире. Действительно, сепаратистские движения (особенно после того, как они проходят «кровавое причастие»), будучи изначально слабее «своего» государства, не могут не призвать себе в союзники террористический интернационал и международные преступные группировки, обещая в качестве их «доли» в предприятии неподконтрольную государству территорию. Эта территория становится торговой и транзитной базой для наркотрафика и торговли оружием. В этих сепаратистских анклавах расположены учебные центры террористов. И поддержку такому понимаю терроризма ВВП нашел именно на Востоке — в Китае с его Синьцзяном и в Индии с ее Кашмиром. Более того, по мнению некоторых китайских дипломатов, ВВП может взять на себя роль модератора понятия антитеррористической деятельности и содействовать сближению позиций своих восточных партнеров и США. И это шанс стать «узлом» в борьбе с одним из главных вызовов нового века — террористическим интернационалом.