Пока я слушал выступление Суркова, у меня в голове все время вертелось одно слово, хотя я и понимал, что оно неадекватно описывает то предложение, которое сделал нам всем автор. Это слово — реставрация. Однако, учитывая все те негативные ассоциации, которыми обросло данное слово за последние 200 лет, лучше использовать другой термин, сконструированный Петром Струве, — инставрация. В «Дневнике политика» в 1930 году Струве писал: «Невозможна реставрация старого, ибо старое как общественная ткань, как политическая действительность потонуло в геологических сдвигах истории, ими поглощено. Возможно и необходимо не восстановление, не реставрация старого, а поставление, инставрация нового, непререкаемо ясного и ценного. Необходима не реставрация, а ренессанс, подлинное возрождение чего-то во всяком случае нужного и должного, при всех условиях достойного и ценного. <…> Идея национального государства: идея свободы лица и личной ответственности: Россия национальная и Россия свободная — вот боевой клич!..» Струве, обладавший блестящим языковым чутьем, использует английское слово инставрация (instauration; instaurator) в его устаревшем значении «установление, основание, учреждение; основатель» в противовес его современному значению «реставрация, обновление, восстановление; реставратор» и, кроме того, обыгрывает специфическое различие в русском языке приставок «ре-» и «ин-».
Сразу должен сказать, что речь идет не об инставрации властных институтов и общественных форм, а об инставра-ции исторического интеллектуального наследия. Речь об идеологии, а не о госполитике. Цитаты из Ильина, Бердяева и Трубецкого (мы поспорили об источнике этой цитаты с Леонидом Поляковым и пришли к выводу, что цитировался, скорее всего, Евгений Николаевич Трубецкой, а не Сергей Николаевич или Николай Сергеевич, евразиец), причем цитаты, предельно нагруженные с точки зрения русской интеллектуальной традиции (всеединство — цельное знание и т. д.), появились в тексте Суркова неслучайно. На мой взгляд, здесь следует говорить об инставрации прерванной интеллектуальной традиции, о восстановлении преемственности русской политической мысли, прерванной большевиками. Смело можно утверждать, что до революции 1917 года в России были сформулированы все возможные «русские идеологии». Мы сегодня сводим изучение того периода к двум идеологическим полюсам — идеологии победителей и идеологии проигравших. Однако в то же время в разных стадиях становления существовали другие «русские идеологии», которые не были реализованы в реальной политике и были сметены революцией. А ведь именно в этих идеологиях находилась та альтернатива, которая может оказаться полезной для нас сегодняшних. И именно эта традиция возрождается в идеологических выступлениях В. Суркова. Я говорю, если конкретно, о той линии в русской политической философии, которая была сформулирована сначала Б. Чичериным (либеральный консерватизм), а потом П. Струве в цикле статей о «Великой России» и И. Ильиным в его творчестве эмигрантского периода. Можно сказать, что это «веховская» линия развития русской политической мысли. И это именно тот контекст, в котором концепция Суркова получает, помимо логической стройности, историческую глубину и перспективу. И, собственно, о консерватизме. Я уже сказал, что речь в данном случае идет именно о либеральном консерватизме в версии Чичерина — Струве — Ильина. Но в либеральном консерватизме «от Суркова» намечается совершенно новый подход, который делает консерватизм возможным и непротиворечивым в современных условиях, когда не совсем понятно, что же нам сохранять. Новый либеральный консерватизм, по версии Суркова, это ориентация не на текущую политику, а на ту самую национальную матрицу, о которой он говорил в докладе. Стереотипы современной политики, по Суркову, воспроизводятся с уникальной матрицы национального образа жизни, характера, мировоззрения. То есть основные черты нашей культуры и государственности не только предопределены некоторыми фундаментальными категориями, матричными структурами нашего национального самосознания, истории и культуры, но и воспроизводятся после кризисов и падений, сохраняя единство при внешнем разнообразии. Уникальное сочетание некоторых качеств, как утверждает Сурков, неизменно и упорно воспроизводится во всех масштабах, на всех уровнях и во все времена как фрактальный объект. Например, русский историк Н. Н. Алексеев доказал, что советский строй воспроизводил ту матрицу государственного и общественного устройства, которую впервые описал еще М. Сперанский в начале XIX века. Эта матрица и сегодня постепенно воспроизводится в устройстве нашей жизни — как государственной, так и общественной.