Сердце у меня забилось часто-часто, как крылышки колибри.
– Но они же трогают… всех подряд. Что они всем сразу могут сделать?
София проговорила медленно, словно хотела, чтобы до меня наконец дошло:
– Все что угодно.
В комнате было не меньше ста человек. Пожалуй, больше. Что они… что мы сейчас увидим? И что тогда начнется здесь, в этом забитом людьми тесном пространстве?
– Тогда почему ты здесь? – Голос у меня сел. – Что ты тут делаешь?
Ее взгляд скользнул куда-то мне за плечо.
– Подругу ищу.
Я схватила ее за руку.
– Ты меня уже нашла. Идем. Я должна тебе кое-что сказать, прямо сейчас.
– Сейчас не могу. А вот тебе лучше уйти. Они могут влезть в голову, только когда ты рядом.
Я хотела ответить, но тут от всего, что светилось в комнате – от каждой лампочки, каждой свечи, каждой зажженной сигареты, каждого включенного телефонного экрана, – вздрогнув, отделились огоньки и взмыли вверх. Голубые, серебристые, оранжевые, золотые, они все взлетали и взлетали под изумленные вздохи и крики. Трепетали в воздухе влажно блестящие крылья, сотканные из света.
Стрекозы! Большие и маленькие, размером от почтовой марки до игральной карты, они кружились над головами. Все смотрели вверх, раскрыв рты от изумления или испуга. Кто-то хватался за телефоны, чтобы сделать фото, от экранов тут же отделялись новые огоньки, распускали крылья и улетали.
– Ты тоже видишь? – спросила я Софию.
Она покачала головой.
Надо уходить. Я понимала, что надо. Но это было так красиво! Стрекозы висели над головой, как звезды Сопределья, кружились и мерцали. Все тянули к ним ладони, и стрекозы мягко светились, отбрасывая на лица людей круги света. Я тоже подняла руку, но София резко сбила ее вниз.
– Все, что ты видишь, ненастоящее, – резко сказала она. – Приди в себя.
Я видела, как мужчина в кепке поймал стрекозу в ладони и стал перекидывать из руки в руку, будто шагающую пружинку. И вдруг вскрикнул:
– Она меня укусила!
Он затряс рукой, но стрекоза не отцеплялась. Она стала расти и обвила его руку крыльями. Музыка гремела вовсю, а мужчина кричал еще громче, но клянусь, я слышала, как зашипел ожог у него на коже.
Еще крики. Из другого конца комнаты, потом прямо у меня за спиной, потом у двери – словно автомобильная сигнализация взвыла после раската грома. Стрекозы цеплялись за рукава, за рубашки на груди, садились на лица и шеи и (я в ужасе отвернулась) лезли в распахнутые кричащие рты.
За спиной Софии на стене висел огромный холст, расписанный в мягких серовато-зеленых тонах, а нижняя часть была вся испещрена косыми черными мазками, по форме напоминающими разбухшую пасту пенне. Краем глаза я увидела, как они задрожали. Потом зашевелились. Я вся покрылась гусиной кожей, а в горле застыл неслышный крик: мазки краски сбились в кучу, сползли с холста, вытянулись в сплошную черную линию и двинулись вдоль стены.