— В воскресенье возвращаюсь в Хьюстон. Нам необходимо еще кое-что обсудить. Сара не совершала этих убийств. И не убивала ни себя, ни сына. Во всяком случае добровольно. Я совершенно уверена.
— Поговорим позднее, — сказал я. — Мне пора.
— Еще одно: вы уверены, что именно Бобби приходил к вам в контору и просил помочь Саре?
— Да.
— Странно, — сказала Дженни. — Очень странно. Но об этом мы поговорим в следующий раз.
Мы обменялись телефонными номерами.
— Я непременно позвоню до воскресенья, — сказал я. Отвернулся и зашагал прочь. Дженни осталась за столиком.
Больше мы не виделись.
Если бы над нами постоянно не нависала дамокловым мечом угроза смерти, мы бы не знали, что значит жить. Когда я вошел в палату интенсивной терапии детской больницы, мне казалось, что весь остальной мир перестал существовать. Я не видел ничего, кроме Беллы. Она лежала на кушетке, на спине. Личико пепельно-серое, руки сжаты в кулачки, будто в судороге. Краем глаза я отметил кровавую дорожку, протянувшуюся вверх по стене.
— Нам не сразу удалось ее успокоить, — сказала медсестра, увидев, как я скользнул взглядом по рисунку кровавых пятен на стене. — Но теперь все уже хорошо. — Понятно, — сказал я, хотя ничегошеньки не понимал.
Взгляд у Беллы был такой же пустой, как у моего деда, когда он скончался и ему еще не успели закрыть глаза. Чем, черт побери, они ее накачали?
Я нагнулся к ее личику.
Осторожно положил ладонь ей на макушку. Прошептал:
— Я здесь, с тобой. Все будет хорошо. Скоро станешь как новенькая.
Только теперь она откликнулась и заплакала. К собственному удивлению, я тоже заплакал.
— Все не так страшно, как кажется, — сказал врач, тоже находившийся в палате. — Порез на лбу длинный, но не особенно глубокий. Рука сломана в двух местах — здесь и здесь, — к тому же сотрясение мозга. Но мы со всем этим справимся.
Я взглянул на ручку Беллы. Вся в буграх, словно по ней проехала машина.
— Она упала с лазалки, — послышался голос у меня за спиной. — Несчастный случай.
Я повернул голову и только тогда увидел одну из воспитательниц детского сада. Секунду-другую меня обуревало желание вскочить и как следует врезать этой дурище.
Мне хотелось крикнуть: несчастных случаев не бывает! Им дают произойти. Ни единого раза, когда я сам присматривал за Беллой, такого не бывало.
Однако по какой-то необъяснимой причине никогда не кричишь именно тогда, когда считаешь это необходимым. Предпочитаешь переключиться на другое. В данном случае я решил, что моя главная задача — успокоить Беллу. Но воспитательница, пожалуй, почувствовала презрение, с каким я от нее отвернулся.