– Но ты же слышала, как парни говорят об этом? Что кто-то умер?
Сюзи поднимает плечи, поджимает губы.
– Да, слышала, наверное, – отвечает она. – Но, если честно, не обратила на это особого внимания. Меня гораздо больше волновало, что я застряла в этом лагере из-за снежной бури.
– Парень умер, а тебя беспокоило только то, что ты там застряла?
Она опускает руки и неожиданно жестко спрашивает:
– Ты думаешь, я имею к этому какое-то отношение?
– Просто хочу знать, что произошло тогда.
– И предполагаешь, что я лгу?
– У меня нет никаких оснований считать, что это не так.
Понимаю, что мои слова больно жалят, но не могу остановиться. Мне уже все равно, что обо мне подумает Сюзи. По-моему, я теряю контроль над собой. Похоже, я перестаю различать, что происходит передо мной на самом деле – мне кажется, что все от меня что-то скрывают, и от этого мне хочется кричать. Это мой лес, это место, где я всегда жила, но при этом я понятия не имею, что происходит. Костяной мотылек преследует меня, и все это началось с той ночи, когда я нашла в лесу Оливера. Я Уокер, которая не способна видеть правду.
Сюзи взмахивает рукой и сбивает на пол одну из маминых банок с медом. Банка с громким стуком разбивается, летят осколки стекла, а по половицам начинает растекаться липкая янтарная жидкость. Сюзи смотрит на нее с таким видом, словно готова извиниться, но затем поднимает на меня глаза и говорит:
– А зачем мне лгать?
Медовые лужицы медленно растекаются по полу, заполняют, словно жидкая грязь, все углубления и трещины в досках.
– Чтобы обмануть меня, – отвечаю я наконец, и звон у меня в ушах становится еще громче. – Чтобы выставить меня идиоткой. Потому что люди любят делать так, чтобы ведьма Уокер выглядела полоумной.
«Такие люди, как ты», – мысленно уточняю я. Люди, которые только притворяются милыми, но говорят чудовищные вещи за моей спиной. Люди, которые собираются в группы, куда нет доступа никому со стороны. Которые любят наблюдать, как другие страдают из-за сплетен.
На секунду у Сюзи отвисает челюсть.
– Я думала, мы с тобой подруги, – говорит она тонким, ломающимся голосом, похожим на звук рвущейся бумаги. Говорит так, словно может проскользнуть в трещину между половицами и исчезнуть. Совсем как мед.
Но я отказываюсь сочувствовать ей.
– Раньше мы с тобой никогда не были подругами, – замечаю я, и в моем голосе сквозит горечь. Я не вхожу в круг ее подруг, не принадлежу ее миру. Впрочем, не мое, быть может, и то место, где я сейчас нахожусь, дом Уокеров. Я затерялась где-то в сереньком тусклом нигде. Ни здесь, ни там. Я недостаточно нормальна, чтобы иметь друзей и подруг, но недостаточно сильна, чтобы называть себя настоящей ведьмой.