Встать, — прошептал я, почувствовав, как перед глазами поплыло.
Всё же не успевал за это время отдохнуть и отдалиться от бездны. Мертвец плавно встал и застыл, как изваяние.
— Беги, — ослабевшим в один миг голосом отдал я приказ, и труп повернулся спиной к небесному светилу, а затем сорвался с места, треща зарослями.
Мир вокруг потемнел и подёрнулся рябью, словно я нырнул в море и теперь смотрел в небо сквозь покрытую небольшими волнами толщу ледяной воды. А где-то рядом виднелась фигурка маяка, полыхающая ярким-ярким голубым светом, и я изо всех сил старался держаться этого света. Маяк полыхал и приближался, а когда я потянулся к нему руками, то пальцы едва не ухватили синюю струну, уходящую в небо. И казалось, что свет был связан ею. А потом я ощутил тепло и мокрые капли на лице, и понял, что возвращаюсь. Видение сменилось реальностью, где на меня, лежащего на спине, уставились три пары глаз. Хмурые до невозможности принадлежали Брою, зарёванные карие — Мираэль, и именно с них мне на лицо падали крупные горючие слёзы, третьи же, ярко-зелёные — нависшей надо мной Таколи. Северянка сидела на мне сверху, держалась за моё лицо ладошками, а губы её тряслись.
— Давай ещё раз, — прорычал Брой, и рыжая девушка припала к моим губам в долгом поцелуе.
— Дядя Ир, — пересохшим голосом позвала меня Мира. — Я их всех подниму. Ты только не уходи в бездну.
— Всё, я здесь, хватит, — ответил я через силу, когда Таколя оторвалась от моих губ.
Северянка шмыгнула носом, а потом вытерла лицо, по которому пробежали слёзы, ладонью.
— Целоваться она не умеет, — с сарказмом в голосе пробурчал Брой и грубо продолжил: — Я её трахаться в следующий раз заставлю, если поцелуи не помогут. Или целовать не только губы, но и член, мать вашу. Я хочу выбраться с этого проклятого острова, а она: «Не умею», — передразнил головорез девушку, изобразив глупое моргание глазками и сложив обветренные губы бантиком, что при его покрытой шрамами загорелой роже смотрелось весьма забавно.
— Странный способ, — с ухмылкой пробормотал я, почувствовав сильные руки пирата, отрывающие меня от земли.
— Шадис как-то обмолвился, что, типа, поцелуй девственницы очень хорошо ему помогает.
Я сморщился от резких движений и пошатнулся, но остался стоять на ногах, прислушиваясь к шумам за тростниковой зарослью.
— А если бы она не была девственницей? — переспросил я.
Заштопал бы, мать ее, мастер, — поправился пират, собираясь уже изобразить отборную брань, — иголкой для паруса.
Протерев лицо рукой, я поглядел на Миру.
— Поднимай гребцов. Я помогу.