Чтобы хоть как-то отвлечься при ходьбе, я плёл узелки на паутине мертвячки, вспоминая то, чему научился во время службы в шестом пограничном легионе. Времени прошло немного, и потому память своевременно подсовывала нужные приёмы, оставленные в закоулках моего мастерства, пока я занимался карьерной нежитью. Спустя час я без спешки и нажима улучшил нетленку, брошенную на женщину Мирой, научил мертвячку сносно огибать препятствия и следовать за караваном след в след.
Рядом с гамаком шагала северянка, а позади всех с тяжёлой отдышкой плёлся Брой. Он держался за грудь и обливался потом.
— Мама, я есть хочу, — снова проканючил мальчик, держась за левую руку женщины.
— Мастер, — подал пират осипший голос. — Покормить бы мальца. Да и сами бы отдохнули.
— Нельзя, — ответил я, глянув на пацанёнка.
— И как нас найдут, если мы уходим от места крушения? — снова заговорил пират.
— Сейчас нужно выжить. Экипаж биремы скоро уйдёт, и тогда мы вернёмся к деревне и дождёмся торгового судна.
— Ага, так нас и ждут, нищих и ободранных. Нас скорее самих продадут, — пробурчал Брой. — Ма-ма, ку-шать.
Я прикусил губу и выставил вперёд правую руку, одновременно с этим потянувшись к нитям женщины, и мертвячка повторила мой жест. Прямой контроль порой бывает полезен, но обычно его применяют в опасных условиях, например, когда некромант отправляет нежить для обезвреживания ловушки. Тогда повторяющий движения своего повелителя труп способен развязывать узелки или осторожно пододвигать крепёжные колышки. Но вот так вот, для подделки движений обычного человека, способность применяется очень редко. Это попросту никому не нужно.
Мертвячка ускорила шаг, поравнявшись с корзиной еды, а потом достала из свёртка небольшой кусок солонины и протянула сыну. Мальчик схватился за вяленое мясо двумя руками и вцепился в него зубами. Я вздохнул, прищурился и отвёл руку, проведя ею в воздухе, словно осторожно смахивая пыль. В то же время ладонь мёртвой матери легла на голову мальчику и легонько погладила тёмные вихры сына. Рука нежити сейчас воспринималась, как собственная, но которую я отлежал, распивая вино в неудобной позе — она была непослушная, ватная, а прикосновения ощущались, как через толстую кожаную перчатку. И то, что было глубже моего рассудка, с неприятным чувством отложенных неприятностей всё ожидало, покалывая, но никак не приходило, рука-то на самом деле была чужая и мёртвая.
Мальчик улыбнулся и поглядел на мать, которая наконец-то ответила на его хныканье. Я горько усмехнулся, не представляя, как буду объяснять ребёнку, что с его мамой, а потом сделал глубокий вдох, сглотнул вязкую слюну и шевельнул губами, применяя приёмы высшего мастерства некромантии.