— Сиди там.
— Я тебе голову оторву, если выберусь! Так и знал, что все богатеи — напыщенные трусливые ублюдки. Вытаскивай!
Я не стал слушать брань, лившуюся из уст пирата, а быстро побежал в сторону девчат. Когда я появился на поляне, они глядели на меня испуганными взглядами.
— Дядя, что делать? — тут же спросила Мира.
Она стояла сейчас на земле и держалась за плечо носильщика. Племянницу всё ещё шатало после того, как она побывала на краю бездны.
— Лечь. Быстро. Нас в легионе учили сбивать собак со следа, но я ни разу этого не делал по-настоящему, поэтому ни звука.
Зарёванная от переживаний о своей приближающейся кончине Таколя рухнула в траву ничком, Мира неспешно опустилась и засопела. Носильщикам было достаточно отдать приказ «лечь». А вот с мертвячкой возникли затруднения, в женщину-нежить не был заложен такой приказ.
Я потянулся к её тусклым нитям, кажущимся сейчас в сравнении с полыхающими белыми паутинами душ девчат и ребёнка тонкой медной проволокой, блестящей в свете факела. Пришлось снова тянуть за нитки напрямую. Я присел, сделал руками жест, словно подхватываю что-то большое с земли, а потом опустился на пятую точку и лёг в траву. Мёртвая женщина повторила мои действия, прижав к себе испуганного мальчика.
— Помолчи, — прошептал я мёртвыми губами, а потом отпустил нити и вскочил с земли, направившись к зарослям, откуда слышался далёкий собачий лай, и сел на колени.
Лай стал значительно громче, и откладывать попытки отвести погоню было смерти подобно. Я закрыл глаза, слушая своё сердце. Оно напряжённо билось, вслушиваясь вместе со мной в лай и вой.
Тук-тук. Тук-тук.
Нужно успокоиться. Нужно быть хладнокровным, средство очень чувствительно к способностям мастера и легко рассеивается амулетами. Нужно иметь полный контроль над собой, чтоб получилось. Но боги, должно быть, смеются надо мной, ибо хладнокровия не было и в помине. Тук-тук. Тук-тук, разгоняло свой бег сердце, боясь даже не за себя, а за девушек. Хуже смерти, чем быть разорванным на куски собачьими клыками, сложно придумать. Разве что сгореть заживо или подыхать, будучи насаженным на кол. Той женщине даже очень повезло захлебнуться собственной кровью, попавшей в лёгкие вместе со стрелами.
— Успокойся, — прошептал я сам себе, — успокойся.
Но псы подходили ближе, и сердце билось ещё быстрее.
Тук-тук-тук-тук.
— Сыграй мне, Тагира, — прошептал я, стараясь ровно дышать, но образ смуглой девушки с флейтой в руках упорно не хотел приходить.
Она словно стояла за закрытой дверью, зажав уши, и не слышала меня. Я постарался вспомнить что-нибудь хорошее, чтоб привязаться к этому, но не получалось. Вот промелькнул образ мамы, где она убитая горем о погибшем сыне. Вот хмурый отец. Вот прекрасная Танра на моём ложе, её хотелось позвать и обнять, но у неё почему-то нет лица, и я не вижу её тёмных очей. И сама она бледна и недвижна, словно мраморная статуя, у которой кто-то счистил лицо резцом до совершенно ровного состояния — ни носа, ни глаз, ни рта. Она далёкая и чужая.