— Но почему? — подняла на меня глаза Мираэль. — Броя же смогла.
— Прошлое не знает слов «если бы» и «я тогда мог бы». Оно знает только слова «свершилось», «минувших мгновений, дней и лет не вернуть». Зато ты сможешь спасти других, — произнёс я и добавил: — Если будешь владеть знанием, а рука твоя будет тверда.
— Но я… — снова всхлипнула племянница.
— Никаких «но», — оборвал я её слова и встал.
В этот момент бездна нахлынула в третий раз, накрыв тьмой с головой. Я даже не почувствовал, как упал на траву. Лишь чуть позже в мой личный мрак неспешно вплыло пение птиц, которым наши проблемы были совершенно безразличны. Пернатые творения порхали с ветки на ветку и голосили на разный лад, выясняя между собой, кто имеет право на спелый плод или жирную гусеницу, а кто нет. Пели они громко и противно.
А вместе с ними в ушах возник топот сотен ног и гортанный крик центуриона.
— Ленивые ослы! Ваши матери-шлюхи выбросили вас в сточную яму за люпинариями, где их драли во все щели за краюху чёрствого хлеба, и тут вы притащили свои задницы в легион и решили, что достойны служить?
Империя вам платит полновесным серебром, бездари! Шире шаг! Держать строй!
Я улыбнулся и открыл глаза. Надо мной тихо шелестела листвой яблоня. Она дразнила меня большими спелыми яблоками, но совершенно не осталось сил, чтоб встать и сорвать румяные плоды.
— Разворот! — драл глотку центурион. — Левый край оглох, что ли?! Разворот, я сказал!
Солнце с силой пробивалось сквозь листву и казалось, что оно застряло в ветвях и вот-вот оцарапается. «Интересно, а как выглядят царапины на свети́ле?» — мелькнуло в голове.
Я вздохнул и попытался сесть, но тело не слушалось, оставляя только возможность созерцать небесный свод и листья яблони.
— Бездна, — выругался я и напрягся, но снова ничего не получилось. — Тагира! Тагира, помоги! — позвал я свою рабыню, данную во владение, как маяк.
— Она больше не плидёт, гашпадин, — раздался тихий, смутно знакомый голос, а затем рядом со мной на колени опустилась девушка с худым веснушчатым лицом, зелёными-презелёными глазами и рыжими, как лисий мех волосами. — Не надо беждну, гашпадин, — произнесла она.
Я прищурился, вглядываясь в это лицо и вспоминая имя девушки. Ведь я точно знал его, просто забыл.
Девушка печально улыбнулась и наклонилась, отчего стала видна пульсирующая синева там, где полагалось быть голосовым связкам. И синева не просто ярко просвечивала сквозь кожу, а делала это в странном, но завораживающем ритме. Да и вокруг всей девушки пылало блеклое, как туман по утру, голубое пламя. Оно не обжигало, а наоборот, освежало.