Дядя Ир, что это? — наблюдала за моими действиями Мираэль.
— Узнаешь, — уклончиво ответил я. — Пришлось один разок на своей шкуре изведать, когда произошёл небольшой пограничный конфликт с синейцами.
— Дядь, расскажи, — снова заговорила племянница.
Она всё ещё хлюпала носом, но уже не столь сильно, и, скорее всего, пыталась отвлечься от переживаний. Тонкие девичьи пальцы, на которых сейчас красовались царапины и ссадины, крутили жёсткий листок цитруса.
— А я говорю, увидишь, — произнёс я, затыкая горлышко амфоры плотным свёртком хорошего льна, в иное время я бы с удовольствием заказал из такого тунику, а то и торжественную тогу, но сейчас не приходится выбирать, лишь бы выжить. Времени заливать воском не было, но и так сойдёт. — Всё. Бери за ниточки одного гребца, и пусть он несёт за нами эту амфору.
Мира кивнула и зажмурилась, а потом начала шевелить губами и делать разнообразные пасы руками, выискивая в паутине нужные узелки и отдавая приказы. Это походило на язык жестов жрецов храма ночи, давших обет молчания. Самый повреждённый из гребцов, которого уже было не жалко из-за многочисленных рваных ран, мешающих неживому рабу двигаться, и которые не имелось возможности заштопать, плавно встал и, сделав несколько шагов ко мне, подставил ладони под смертоносный сосуд. У синейцев к нему ещё полагался огненный шнур, который быстро горит, сильно шипя и бросая белые искры, но я буду надеяться на собственную силу.
Уже вложив в холодные руки амфору, я притронулся к ней тремя пальцами, сложенными щепотью, и потянул незримую для простых людей паутинку. Она тлела мельчайшими оранжевыми искорками, отчего казалось, что это лучик закатного солнца, проникший во тьму сквозь маленькую дырочку, освещал пылинки, и при этом лучик научился изгибаться, как шёлковая нить. Теперь я не промахнусь заклинанием огненной стихии по своей цели.
Искрящаяся паутинка отлипла от моих пальцев, потянувшись вверх, как струйка дыма от тлеющего уголька. И когда колдовство завершилось, я поглядел на Миру, приложил палец к губам, призывая к молчанию, и направился к лестнице, поманив племяшку за собой. Девушка вложила листик цитруса в волосы, шмыгнула носом и последовала за мной.
Когда за нами вылез мертвец с амфорой в руке, я оглядел поляну перед входом в схрон. Между кустов сидел едва заметный во тьме Брой. Он одной рукой прижимал к себе уснувшего мальчонку, а второй тихонько тыкал ножиком себе в бедро. Наверное, боится стать нежитью. Но эта судьба пока его минует, могу заявить со всей ответственностью, как некромант высшей гильдии. Мёртвое сердце ещё не делает человека трупом. Не делает оно его и циничной бессердечной тварью, таких как раз-таки много с горячими живыми сердцами, но наполненными ядом самолюбования и презрения к другим.