Тамара была какая-то очень уютная, домашняя. Она неслышно двигалась вокруг стола, потчуя нас крепчайшим чаем. Никакого спиртного не было. И вообще Проценко утверждал, что рассказы пессимиста Левы бред. Спиртное под замком у начальника. Откуда ему взяться у зимовщиков?
На второй день мы устроили на станции литературный вечер, а Проценко — торжественный прием. Выпито было немного, но механик неожиданно быстро опьянел и, доверительно наклонясь ко мне, стал говорить, что Костю он не любит, что Костя…
Тут его жена Тоня бешено сверкнула черными цыганскими глазами и не сказала — прошипела: «Молчи!»
И я подумал: а что же будет дальше, в течение бесконечной полярной зимы?
Трудно сказать, когда зимовщиков заменят приборы-автоматы. И пока этого не произошло, совместимость должна стать основополагающим критерием при подборе зимовщиков. Нет другой сферы человеческой деятельности, где бы это было так необходимо. Космические полеты пока еще исчисляются месяцами, рыбаки и те не плавают больше полугода…
Ну, а как же выводы нашего Левы, подтвердил их Кигилях или нет? Нам показалось, что все зависит от главного: сложится коллектив на станции или нет. На Кигиляхе он, похоже, сложится. Хотя бы потому, что начальником там Проценко.
Ветер стих так же неожиданно, как начался, и на пятые сутки выгрузка закончилась. Проценко уговаривал капитана прогуляться на катере вдоль берегов. Петр Петрович не согласился. А напрасно. Если идти на запад, камней у берега становится все меньше и вода подмывает почти вертикальный обрыв. В обнаженной земле то и дело белеют гигантские кости и бивни. Новосибирские острова и по сей день настоящее кладбище мамонтов. Один бивень тянет килограммов на 90. Вряд ли я смог бы довезти его до Москвы. Пришлось довольствоваться зубом… И вот они, минуты расставания.
Обмениваемся адресами, обещаем при случае обязательно зайти, обязательно навестить.
Не только зимовщики прощаются с экипажем «Щербацевича». Я тоже. Судно уходит дальше, на Север, на остров Котельный. Я возвращаюсь в Тикси, чтобы оттуда плыть на Певек. Старенький теплоход «Кубатлы» уже ждет меня.
Три зычных гудка «Володи» разносятся над проливом: одинаковый на всех широтах морской обычай. С палубы катера я еще вижу некоторое время капитана, Леонида Ивановича, Женю Зиновенко. Они машут мне.
Витя Магидсон верен себе: он снимает «исторический момент. Но вот уже и на мостике никого не различишь, а «Кубатлы» все ближе. Там спущен штормтрап.
До свидания, «Володя Щербацевич», прощай, коса Кигилях!
* * *
У трапа меня встретил невысокий человек в пиджаке, как оказалось, капитан. Провел к себе, показал на диван: «Располагайтесь, а я наверх», — и ушел.