Проводив своего милого дружка, Тамарка вздумала было в комнате убраться — передвинула стол, но тут же дело ей это надоело, бросила. Постояла в задумчивости, пропела: «Если бы па-арни всей земли…», сладко потянулась и легла спать.
Дух Тамаркин к той поре, когда должен был прийти Федя, никуда не исчез, а вот сам Федя отчего-то не появлялся. Утром на пороге вырос милиционер, мужик соседский, тоже вечно разъезжавший на мотоцикле. Тамара несколько сконфузилась от строгого официального его вида. Зло брало на мужа: разнес уже. Милиционер почему-то предложил ей присесть, стараясь быть деликатным, заговорил:
— Здравствуйте, Тамара… э… извините, как вас по батюшке?
— Тамарка, — растерянно выдохнула Тамара, потом всплеснула руками и протянула: — А-а, Васильевна, Васильевна…
— Тамара Васильевна, — снова сдержанно начал милиционер. — Вы только не волнуйтесь, ничего страшного не произошло. Федор Иванович в больнице. Ничего опасного, с ногой что-то… Ночью попал в аварию…
Видеть жену Федор в больнице не захотел. Та особо-то не рвалась к нему, не переживала. Распустив свою роскошную черную гриву, шастала, как в прежние времена, по улице, глаза от людей не прятала. Снова поигрывала бедрами, и сметливый Боря Матвеев, известный ходок, помогал ей вечерами поливать огород.
Федя лежал, опоясанный бинтами, на больничной койке, вялый и подавленный. Дни напролет Федя созерцал молча потолок. Лишь однажды не выдержал, пожаловался сестре. «Забелили бы хоть, — показал он глазами вверх, — а то лежи тут, смотри эти круги. Весной, наверно, еще потекло, и дела нет никому».
На весть о приключившейся с братом беде приехали Федины сестры. Они дружно оттаскали Тамарку за волосы. Та собрала вещи, оставила на попечение теток детей, послала из ворот всех Шапошниковых подальше, бросила прощальное: «Живите сами с вашим инвалидом!» — и, разъяренная, прекрасная, пошла с чемоданчиком куда глаза глядят.
И заговорили старухи на скамеечках.
— Слышь, Тамарку видела с представительным таким мужчиной. А сама идет, носом клюет — пьянущая-я!
— Полетела под гору, теперича до конца кубарем-кувырком докатится.
— Не диво, что кукушка по чужим гнездам летает, а диво было бы, кабы свое завела.
Федя зажил один. Ездит иногда в деревню попроведать ребятишек. Так-то о случившемся у него слова не вытянешь. Спрашивают — или отшутится, или просто мимо ушей пропустит. Правда, иногда сам, бывает, заговорит:
— Как вспомню — так жизни нет… И как я тогда с ними ничего не сделал? Оторопь взяла. Бога мне надо благодарить, а то сыграл бы шутку и сам бы угодил… А так лучше. Война план покажет… Жизнь расплатится…