— Готфрид, знаешь, чего мне сейчас хочется?
— Нет, Грегор. С бутылкой и пулеметом ты загадочен, как сфинкс.
— Я хочу быть на месте того болвана, который только что сидел за этим столом, и тискать точно такую же девицу из вспомогательной команды, как и он. Читать, как ты, книжки про евреев я не могу. При упоминании одной только фамилии из твоей книжки — я ее посмотрел — мне хочется сдать ее вместе с тобой в гестапо. Удивительно, что на ней стоит штамп разрешения для народных библиотек рейха.
— Ты никогда не читал про Робинзона? — спросил обер-лейтенант, который и сам порядком удивился, но не подал виду, когда нашел среди макулатуры тюремных инструкций несколько книжек, и в их числе книжку Дефо. Она была запрещена в рейхе, но Вартенланд стал немецким в тридцать девятом году, и кое-какие книги по недосмотру местной цензуры получили разрешающий штамп гауляйтера. Интуиция пьяного эсэсовца оказалась на высоте, и он с назиданием ответил:
— Про еврея меня не заставят читать ничего, кроме протокола его допроса. — Грегора качнуло на стуле. — И вообще, я прошу тебя, Готфрид, меня подменить, мы же пили за дружбу СС и парашютистов, смертельную для врагов. Ты должен уступить мне. Я бы обязательно подменил тебя, если бы ты попросил об этом именем нашей боевой дружбы.
Отпустить эсэсовца, подменив его на дежурстве, ничего не стоило, но, с другой стороны, время собственного сидения за столом рядом с телефоном, пулеметом и наедине с бутылкой почти удваивалось, и Розе не собирался поддаваться на уговоры, чтоб в итоге не оказаться надутым. «Вот не повезло с этим пьяным балбесом. Если привяжется, то придется дать себя уговорить», — прикинул про себя обер-лейтенант, но быть бычком на веревочке не хотелось. Но потом забавная мысль пришла относительно везения. «А почему, собственно, не повезло? Элементы невезения с тех пор, как проехал на машине фельдмаршала, были, но можно ли назвать все, что случилось со мной, фатальным невезением? Я жив, гарнизону форта за первые бои уже выданы награды, майор Шрез говорил, что бригаденфюрер спрашивал обо мне, и майор дал мне хорошую аттестацию, и в следующий раз в списки награжденных мне путь свободен, и потом, я — фальширмягер, боевой офицер, а не тюремщик вроде Грегора, и в боевой обстановке повышения не заставят себя ждать. А что касается везения, то его можно проверить немедленно, сейчас».
— Грегор, вы верите в провидение?
— Я верю только фюреру.
— По вспомни, что фюрер сказал после двадцатого июля: «Провидению было угодно, чтобы я оставался во главе Германии».