— Не знаю! Туман, мать его, пальцем в нос не попадешь! Сам иду!
— Запрещаю, «Калуга»! Самому запрещаю! — ответил Клепиков. — Ко всем не набегаешься! Как понял?
— Правильно понял, — зло буркнул в микрофон комбат и сунул трубку обратно радисту. — Держи! Сам и отвечай, если кто спросит. Скажешь, что к Абассову пошли.
Фомин, сидевший, привалясь к стенке траншеи, про себя подумал, что комбат просто забыл о нем, и хотел попроситься у Беляева в роту, где сейчас ротным санинструкторам самая работа, — на взгляд старшины, дела в роте Абассова были неважные, раз туда отправляли всего за какой-нибудь час третьего посыльного. Но попроситься не успел, потому что майор вновь обратился к радисту:
— Что ты мне рожи строишь?
— Под трибунал отдать обещали, если через двадцать минут не ответите, товарищ майор.
— Тебя или меня?
— Не понял, товарищ майор.
— Раз не понял, то переспроси у них.
Радист снял наушники.
— Больше не вызывают. Сказали, что будут ждать на приеме.
К Абассову идти не пришлось, вернулся посыльный с точным обозначением нескольких огневых точек немцев в Липских Будах — это было хорошо, и теперь не надо было просить мин и снарядов на то, чтоб ими палили в белый свет. Теперь есть конкретная цель, и для ее подавления требуется конкретное, определенное количество снарядов или мин. Беляев хотел уже просить артиллеристов подавить обнаруженные точки, но потом вдруг осознал, что даже в таком случае больше половины подавить не удастся — Буды теперь в руинах, и толщины перекрытий над огневыми немцев никому не известны, а надеяться на прямое попадание при такой видимости — пустая маниловщина. Надо что-то другое.
— Вызывай «Клин», — приказал он радисту.
«Клин» — позывной Клепикова, и ответил сразу сам подполковник.
— «Калуга»! Слышу! Самоварами повторить?
«Самовары» — это те самые минометы, что били безрезультатно по деревушке.
Поэтому Беляев минометный налет повторять не захотел и, еще раз прикинув, попросил у Клепикова:
— Самовары не надо! Две-три коробочки НПП[2] дайте. До зарезу нужны.
Вместо ответа Клепикова на волне полка раздался кавказский гортанный голос Хетагурова:
— Даю коробочки! Бери! И не стой там, как плохая женщина с разбитым кувшином! Все даю, только иди!
Командир дивизии к лицам, отличающимся особой скромностью языка, не принадлежал, но и особо «военно-полевым» жаргоном не славился, однако чувствовалось, что говорит взвинченно, хотя владеть собой умел, на высоких постах научен — был с начала войны и до апреля прошлого года начальником штаба армии, знал много, но и сдерживать себя умел: армейский штаб — не передовая, и «фитили» там по большей части выдаются с формальным соблюдением этикета. Однако «женщина с кувшином» — явно лишнее.