«Пробить дорогу для танковых соединений, чтобы ввести танковые армии и мехкорпуса в прорыв свежими, с полными баками горючего и боекомплектом».
Еще до начала прорыва на командный пункт армии прибыли представители обеих танковых армий, но малоутешительные доклады из войск и маячившие напоминанием танкисты командующему армией генерал-полковнику настроения не улучшили. Задним числом он уже успел пожалеть, что принял решение на сокращенную артподготовку, а не ту, что предлагалась артиллеристами для гарантированного подавления сопротивления противника в тактической полосе обороны. Погода, конечно, отключила авиацию, сказалась на взаимодействии наземных частей, но ведь у немцев такая же погода! В случае заминки — о неудаче и разговора быть не могло — могли и с армии снять, не поглядев, что сталинградец. Верховный крут, а с теми, кто обманул его расчеты и надежды, — особо, но до него может и не дойти, у Жукова хватит и власти — как-никак заместитель Верховного, — и крутости, чтоб все самому решить на месте.
Операция требовала изменения плана прямо на ходу, и командарм пошел на эти изменения, вполне понимая, чем рискует. Надо вводить танки, и это волновало его сейчас гораздо больше, чем возможная неудача личного плана. Ответственности он не боялся.
Танковый генерал, армия которого стояла готовой к маршу, с самого начала общей артподготовки находился на командном пункте армии одетый, как на парад: в новом кителе с золотым шитьем и при всех наградах.
Член военного совета Пронин поинтересовался:
— Михаил Ефимович, ты как на свадьбу. Все с иголочки.
— Пятый раз с танками в прорыв иду. Если б в бога верил, то, право слово, помолился бы, чтоб в последний.
— За чем же дело стало? Скажу по секрету, и сам бы тебе подпел вторым голосом, только если на вас, танкистов, молиться. Мы за вами — хоть до Берлина!
— Арифметика не дает, комиссар. Расчет. Средняя глубина задач дня — восемьдесят километров по шоссе. Умножай суточное на пять, от силы — шесть дней, потому что боекомплект, моторесурс, нарастание процента потерь и обеспеченность горючим, если до предела, на этом уровне. Что получилось, комиссар? А то получается, что ни один угодник и заступник, кроме моих ребят, больше трехсот пятидесяти километров в глубину не даст.
— Если шесть дней обещаешь, Михаил Ефимович, то по твоей же арифметике на сотню больше должно быть. Как считаешь?
— Купец в тебе пропадает, комиссар. Войну закончим, подавайся в торговлю, а из меня не тяни ни к чему не обязывающих обещаний. Я все на военном совете доложил, и расчеты реальны. Это же Европа. Городов больше, а нам в городах всегда лишние потери — это закон, а во-вторых, никто из нас не знает, что господа генералы из «Оберкомандовермахта» выкинут, какую обстановку создадут и где контрудары наносить будут. Год назад, тоже вот так же, зимой, мы всей армией по Украине крутились от самого Киева: сначала на Бердичев, а потом такой вавилон на юг, к Виннице, выписали, что на карту было страшно посмотреть. Три раза всю армию разворачивали! Оперативная обстановка диктовала. На пределе возможного все делали. Это человек все может, а машина — нет.