Взводный полез за отворот ватника, достал из нагрудного кармана часы, поглядел на них, но не положил после этого обратно в карман, а зажал в руке.
— Три минуты осталось. Сейчас начнем, — сказал он Фомину и во всю силу легких крикнул вдоль траншеи: — Взво-о-од! Приготовиться к атаке!
В траншее зашевелились, шагах в пяти от Боровкова и Фомина второй номер ручного пулемета начал совать диски в патронную сумку и потащил сумочную лямку на себя, а оставшуюся горсть патронов — он только что набивал диски — пулеметчик хозяйственно сунул к себе в карман. Боровков поправил каску и привалился к передней стенке хода сообщения.
— Там впереди проплешина, и самое главное — ее с ходу проскочить. У них там по-ночному пристреляно. Все мои раненые там образовались. Знать бы раньше, левее бы взял, — будто бы оправдываясь, что по его недосмотру у Фомина и санинструкторов сейчас столько работы, говорил Боровков.
Потом каска Боровкова на глазах старшины одновременно с булькающим хлопком подлетела вверх, стукнулась о противоположный борт траншеи и упала, совершенно невредимая, зато голову младшего лейтенанта разнесло напрочь прилетевшим снарядом малокалиберной пушки — «эрликона». Тело взводного начало падать, и Фомин подхватил его, еще не сознавая, что помощь его не нужна и Боровкову теперь никто и ничто уже не поможет. Старшина уложил тело на дно траншей, поднялся сам и только тогда обратил внимание на белый кругляш часов, выпавших из рук убитого.
Стрелки показывали десять двадцать пять.
Фомин, даже если бы заставили его рассказать обо всем, что подумалось в короткие секунды, никогда не смог бы передать, что за мысли роились тогда в его голове. После гибели Боровкова он остался во взводе самым старшим по званию, он один теперь знал о сроке атаки, и он, именно он, старшина Фомин, принес к людям этого взвода приказ комбата, и приказ надо обязательно выполнить, как выполняет его сейчас весь батальон. Он — это тоже батальон.
Старшина метнулся в блиндаж, сбросил на колени сумку с медикаментами и бинтами пожилому ротному санинструктору Пономареву.
— Держи! Пускай у тебя будет!
Сам опять выскочил в ход сообщения. Боровков перед гибелью подал предварительный сигнал к атаке.
Автомат — в руки.
Рукавицу — в снег. Мешает.
Часы — Боровкову. Они жгут руку.
Десять двадцать пять!
— Взво-о-о-од! За Родину! Впе-ре-о-о-од!
Старшина Фомин вымахнул из траншеи и, не оглядываясь, не сомневаясь, что люди пошли за ним, побежал вперед, в ватную пелену тумана, напичканную смертоносным железом.
4
Беляев вывел атакующую группу батальонного резерва на замаскированные траншейные огнеметы немцев, и они с близкого расстояния фукнули желто-белыми струями огня и сразу подожгли три машины. Танки загорелись, и экипажи двух тридцатьчетверок выбрались из них через нижние люки, в третьей машине что-то стряслось, и танкисты из нее стали выходить через башню, где бушевало пламя, и вместо людей по снегу метались три огненных комка.