— Прости, о непогрешимый, недостойного раба своего, — жалко затараторил он, — прости, прости… Я устроюсь где-нибудь в другом месте — на крыле, например, на капоте или под машиной, если чего-нибудь подстелить…
Непогрешимый зловеще молчал и яростно гнал машину по опасной извилистой дороге. Бедного старика мотало из стороны в сторону.
Минут через сорок бешеной гонки машина въехала в просторную долину, по которой протекает Аргун, и остановилась метрах в ста от берега реки.
Жума выключил мотор, погасил фары и вылез из машины, осмотрелся. Абдулрешид, не медля ни секунды, поместил свое седалище на оставленное теплое место. Он не только хотел еще раз испытать прилив возвышенных чувств, но и был твердо уверен, что тепло святого шейха, воспринятое столь непосредственно и полно, самое лучшее лекарство против двадцатипятилетнего радикулита. Но ночь была весьма прохладна, и Абдулрешид с отчаянием, со слезами на глазах ощущал, как быстро и стремительно уходит из-под него благотворное тепло святого, бессмысленно и бесполезно растворяясь в черной ночи.
Вернулся Жума. Он достал из багажника банку колбасного фарша и большой туб с мягким сыром.
— Что ты будешь есть, колбасу или сыр? — спросил он Абдулрешида.
— Колбасу, — без тени колебания, без малейшей рефлексии ответил проголодавшийся божий будильник.
Конечно, фарш сытнее, но Жума с легким сердцем отдал его старику, так как консервный нож куда-то запропастился и было еще неизвестно, удастся ли фарш открыть.
— Ну вот, — сказал он, отвинчивая крышечку туба, — и у тебя и у меня консервы, я поделился по-братски.
— О, как ты справедлив и милосерд! — отозвался Абдулрешид, лихорадочно вертя в руках круглую банку и не решаясь спросить нож.
Святой шейх опустошил туб, смял его и отбросил в сторону. Затем он несколько раз громко хлопнул дверцей машины, постучал кулаком по крышке багажника, сделал несколько резких гудков — все это для того, чтобы разбудить аллаха, если тому вздумалось прилечь. Лишь после шумовой увертюры шейх влез на крышу машины, постелил там затертое вафельное полотенце, заменявшее ему саджаду — коврик для молитвы, встал на него коленями лицом к востоку и, наконец, начал бить поклоны и молиться.
Сияла луна, мерцали звезды, невдалеке шумел Аргун, где-то в горах порой вскрикивали ночные птицы, а святой шейх шептал:
— О всемогущий аллах! Если ты не спишь! Зачем, всемилостивый, ты дал мне в сподвижники на моем тяжком пути такого отпетого негодяя, как Солтахан, и такого неодолимого полудурка, как Абдулрешид? Я им доверяю, я наставляю их на путь истинной веры, порой, как только что, например, я их даже кормлю. А что получаю взамен? Одну неблагодарность или нерадение. Ну, пожалуйста, освободи меня от подобных людей, всемогущий, и дай других, достойных. Уповаю на твою мудрость и на твое милосердие. Аминь! Спасибо за внимание.