Человек резко наклонился, поднял что-то и приставил к животу. Осколком стекла сверкнула кинжальная сталь. «Стой!» — хотел крикнуть Антипов, но спазма перехватила горло.
Тысячу дней и ночей ходил солдат Антипов под смертью и сам направлял ее на врага. И сейчас проник он в каменную преисподнюю с единственной целью — уничтожить самурая-пулеметчика. Одного, двоих — всех, кто встал на пути. Уничтожить или пасть самому. Как Ерохин, как другие товарищи и друзья, что остались на родной и неродной земле в одиночных и братских могилах. Война давно сделалась работой, а смерть — обыденностью. Но то, что совершалось в эту минуту — фанатическое самоубийство, — потрясло до тошноты и горячей испарины. Все существо Антипова возмутилось и восстало против бессмысленной и кровавой жестокости. Неимоверным усилием освободился от оцепенения и в два прыжка достиг японца.
— Сто-ой! — взревел. — Сто-ой!!!
И ринулся всем телом. Надо бы за руки схватить, автомат помешал. Остро резануло в грудь, на миг захватило дух.
Чужое лицо было так близко, что глаза слились в одно огромное жуткое око, наполненное слезами и страхом. Антипов невольно отшатнулся и оттолкнул от себя чудище со сдвоенным зрачком. Опять кольнуло в сердце, но сразу же и отпустило.
Японец откинулся на железные ящики с пулеметными лентами. Антипов приложил палец к спусковому крючку. Малейшее сопротивление — и нажал бы. Но японец съежился и завыл в смертной тоске. Антипов отложил автомат, вырвал из скрюченных пальцев кинжальный штык и отшвырнул его; в глубине пещеры разбилось стекло.
— Дура! — Он влепил звонкую пощечину, вложив в удар свой протест, негодование и, сам того не сознавая, ответную реакцию на боль в груди. Разрядившись, ощутил внутри пустоту и горячую липкость. — Дура, — повторил тихо и вроде извиняясь, трудно сглотнул и прижал ладонь к больному месту.
Раскосые глаза японца стали большими и круглыми; на белом скуластом лице выступил ожогом отпечаток пятерни, но губы искривились в блажной улыбке. Инстинктивно понял, что жизнь возвращена и дарована, обмяк и залился жалостливыми, безутешными слезами. Пупырчатый живот судорожно вздрагивал. Антипов брезгливо передернул плечами и едва сдержал стон: опять острие вонзилось в тело.
Найдя покойную позу, он развернул ладонь к свету, увидел кровь и спросил с удивлением:
— Что ж ты наделал, зараза?
Самурай, ничего не слушая, ревел, подвывая. Из-за того и не слышно было, как появился капитан. Не чаял, видно, Антипова в целости застать, воскликнул:
— Живой…
— Живой, — тоже несказанно обрадовался Антипов. — А вы?