Но и в первые дни их любви Катушка не в силах была заставить Буби занять этой роскошью более просторный и внушительный дом, о котором давно мечтала. Стеснительность Буби побуждала его укрывать свое счастье, словно в гнезде. И одинокий домик, прячущийся за деревьями и виноградными лозами на тихой, отдаленной улочке, был именно этим гнездышком. Полюбив, юноша ощутил необходимость бежать от людей, он жаждал только любви. И с каждым днем эта жажда все возрастала. Охваченная той же лихорадкой страсти, вытеснившей все другие помыслы, Катушка впервые в жизни почувствовала себя безмерно счастливой. Теперь она понимала, как разнятся между собой несколько краденых, вырванных из гущи повседневной жизни часов и жизнь, посвященная одной нескончаемой любви, захватившей всю душу. И когда порой, замерев на мгновенье, она пыталась измерить пропасть между прошлым и настоящим, то чувствовала, что вечно так продолжаться не может, и, закрыв глаза, стараясь ни о чем не думать, бросалась в объятия Буби, лишь бы не видеть блеснувшего перед ней беспощадного света правды.
За несколько недель Буби израсходовал все любовные слова, какие знал или придумал сам. За словами последовал лепет из мягких звуков и полуслов. Было обласкано всевозможными смешными и нежными прозвищами все, что окружало любимую, чтобы и вещи перестали отчуждаться и не беспокоили своим соседством. Потом и с домашними вещами было покончено, и Буби принялся призывать видимый через окно божий мир, чтобы воспеть свою любовь к Катушке. Как младенец, постигающий речь, он искал подходящего словесного обличья для ветки олеандра или яблони вместе со всеми тенями и бликами, чтобы потом подарить любимой. Искал созвучий и слов, чтобы зазвенели тонкие, сверкающие лучи, и рука зачерпнула пригоршню света и вылила его, словно воду, на тело вытянувшейся на кровати женщины, которая спокойным удовлетворением или нервной дрожью отзывалась на это изобилие любви. Так Буби впустил к ним в комнату облака, звезды, ветер, дождь. Но мало-помалу он опустошил и небо. И тогда, вытянувшись рядом с Катушкой, сжимая ее голову руками и приблизив губы к ее губам, он чувствовал, что спасение его в безумии. Когда-то он видел одного безумца и вспоминал о нем без чувства жалости и без страха, с утра до вечера тот твердил только: мама, мама, мама… Истощив свое воображение, опустошив окружающий мир, подавленный и онемевший, Буби все-таки нуждался в слове, повторяя которое облегчал бы себе сжигающую его лихорадку. И вот, лежа на кровати, он начинал неумолчно шептать то медленно, то быстро, глядя в глаза, целуя уголок рта, раздувая завитки волос на висках: «Люблю тебя! Люблю тебя! Люблю! Люблю! Люблю!..» И от каждого «люблю» Катушка вздрагивала и трепетала. И так проходили ночи, ночи, после которых Буби просыпался с синими кругами под глазами, потрескавшимися губами, охрипшим голосом и трясущимися руками. И вновь, словно впадая в беспамятство, он засыпал возле крепко уснувшей женщины, прошептав: «Люблю!»