Понятно, что, когда появлялся Буби, издевательства прекращались и речи приобретали благопристойность. Только Потамиани не мог сдержаться и время от времени отпускал злое словцо по поводу давно минувшего семейного события или показавшейся ему смешной фотографии. В таких случаях лицо молодого барона мрачнело. Катушка тут же спохватывалась, возмущенно махала на грека руками, а тот, делая вид, что раскаивается, переводил разговор на другую тему. О чем вся троица не стеснялась говорить Буби в глаза, так это о разнице их материального положения. Буби был, по их словам, «беззаботным богачом», «счастливчиком», а они — людьми необеспеченными, незащищенными от жизненных невзгод.
— Когда у тебя куча денег и ешь ты золотой ложкой, какое тебе дело до других! — повторял то один, то другой.
Это была последовательно проводимая кампания против Буби: его старались пристыдить и заставить раскошелиться. Ничем не привязанный, как ему казалось, к своим владениям, уставший от неотвязной мысли, что как-то необходимо упорядочить хозяйство, напуганный предчувствием, что все пойдет прахом и он окажется на большой дороге, и вместе с тем желающий быть «свободным гостем жизни», как гласило некогда понравившееся ему выражение, Буби метался, обуреваемый противоречивыми чувствами, и сам, добрый и деликатный по натуре, чрезвычайно огорчался, если замечал, что приносит огорчения другим, стараясь изо всех сил сделать так, чтобы все вокруг него были довольны, радостны и благодарны. Как все слабые люди, он желал и себе и другим, чтобы время текло беспечно. Несправедливость, постоянно встречающаяся в жизни, так же как и борьба, заботы, огорчения заставляли его душевно страдать. И его вина — быть богачом, о которой ежедневно открыто на все лады говорилось ему, заставляла его страдать. В конце концов он и вправду начал чувствовать себя виноватым, особенно перед близкими ему людьми, потому что всех, кроме Потамиани, он считал своими друзьями. Хотя Буби был достаточно проницательным, эти люди, проявляя отзывчивость по всяческим пустякам, оберегая от повседневных забот, неведомых опасностей и вздорных слухов, всегда говоря «мы» и делая вид, что все они с ним заодно, сумели ему внушить чувство благодарности. Этот мнимый щит успокаивал молодого человека и согревал ему душу. Ощущение братства, заботливого отношения радовало Буби и будило в нем чувство признательности.
Таким-то путем Буби и пришел в один прекрасный день к мысли сделать Катушке подарок. Он вспомнил про те небольшие поместья, о которых заходила речь еще в те времена, когда изыскивались средства на строительство фабрики. Зидуриле и Глиганул эти два поместья были именно то, что нужно. Земли для пахоты были там не очень пригодные (о чем Гунэ не преминет сообщить Журубице), но и совсем бросовыми считать их тоже было нельзя. Вместе эти угодья составляли погонов пятьсот, что для Катушки было вполне достаточно. Под внешним безразличием Буби таились и тревога и скупость. Оставаясь в одиночестве, он испытывал страх, и ему казалось, что кто-то сжимает ему горло. Но за заботы, преданность, а особенно за их былую любовь, о которой молодой барон хранил самые теплые воспоминания, Катушка была достойна получить такой подарок. Дарственная была подписана в присутствии всех друзей. Гунэ, казалось, был даже счастлив. По его расчетам, следующим на очереди был он. Буби тоже был доволен. Он забыл свою меланхолию и, как в былые времена, собственноручно взялся за устройство обеда, желая отпраздновать такое событие. Стол был накрыт в большой отделанной дубом столовой, которую освещали четыре бронзовых канделябра, высившихся по углам. Журубица извлекла парадный сервиз и тяжелое столовое серебро с баронской короной. Все плотно поели, славно выпили, вдоволь посмеялись. Потом перешли в портретную, чтобы выпить кофе с ликером.