, — и, чуть замешкавшись, произнес: — Что-то про вино, дядюшка.
Урматеку, видя, что и Лефтерикэ ничего не понимает, нахмурился и стал ему выговаривать:
— Ладно, я по-французски не знаю, не могу разобрать, что дочка пишет. Мне простительно. А ты! Ты же молодой еще парень, тебя мать в школу посылала!
Отстранив листок от глаз, Янку смотрел на него с любовью и восхищением.
— Амелика тогда только-только в пансион поступила. Ни за что не хотела мне его отдавать, вот я и стащил. Сколько уж лет прошло! Подумать только, чего она теперь понаписать может! А узнай, что я сохранил ее первые каракули, бог ты мой, как рассердилась бы!
Задумавшись, он с умилением смотрел на корявые детские буквы. Первые робкие шажки дочки в мире, ему неведомом, но который он видел исполненным всяческих красот и радостей, приводили его в восторг и умиротворяли. Он не сомневался, что Амелике, которую они воспитывали настоящей барышней, будут доступны все радости, каких самому Урматеку не довелось вкусить. Ради нее, ради своего родного дитяти, дороже которого не было у него ничего на свете, лез он из кожи и трудился в поте лица, мечтая, всем на зависть и удивление, окружить ее блеском богатства и роскоши, копил деньги, наживался на боярской глупости и гнусности, чувствуя себя всегда ущемленным, поскольку понимал, чего ему недостает, чтобы стать настоящим барином. Но о себе он уже не заботился, не принуждал себя к тому, что было ему не по нраву, довольствуясь своим укладом и привычками, твердо зная, кто полноправно и с самого начала будет жить в том мире, о котором ему остается только мечтать. А мир этот представлялся Урматеку огромным, ярко освещенным залом, убранным для блестящего празднества. Люди там между собой чрезвычайно обходительны и, желая что-то сказать, вежливо просят их выслушать. Но чтобы жить в этом мире, нужно одно — деньги, деньги надежные, помещенные прочно и с выгодой, какие обеспечить может только человек с головой. Головы-то зачастую боярам и не хватает. А он как раз головастый и об Амелике позаботится, обеспечит ее на всю жизнь! Очнувшись от своих мечтаний, Урматеку бережно сложил вчетверо тетрадочный листок, спрятал в конверт и, засунув поглубже в пачку бумаг, принялся искать дальше. Наконец нашел.
Это оказалось старое письмо, нацарапанное крупными корявыми буквами. Четкими, ровными и уверенными выглядели только цифры, свидетельствуя о привычке вести счета. Урматеку поспешно перечел его, словно боялся упустить что-то очень важное.
«Янку,
Десять тысяч леев — деньги немалые даже для купца с капиталом, вроде меня. Но коли ты говоришь, что иначе никак нельзя, я тебе их дам, чтобы выйти сухим из воды. Только добудь ту бумагу из рук покойника, один ты это сумеешь, а обо мне не упоминай ни когда деньги будешь отдавать, ни если в тюрьму сядешь. Деньги пришлю сегодня вечером. Помогай нам бог! Иванчиу. 1883, февраля, 23 дня».