Урматеку не все сумел предусмотреть. Сердце боярина не совсем зачерствело, оно помнило, какие несчастья были в прошлом, и способно было почувствовать, какие беды может принести будущее. Забвение и безразличие были смыты приливом любви к Буби, но и не только к нему. Барон Барбу давно не видел Дородана. Но порой вспоминал о нем, особенно когда ощущал жестокость и волю своего нового управляющего. Теперь же, пребывая в благорастворении души, барону трудно было отмести от себя эту верную тень, с которой было связано прошлое и его самого, и всей семьи. Вместо обычной сонливости он был даже в некотором возбуждении. Доброта, которую питало его великодушие, казалось, заговорила в нем. Урматеку, заметив, как оживился взгляд барона, уловил его состояние и поспешил предложить:
— А что, господин Барбу, если снова призвать на службу Дородана? Я с радостью уступлю ему место, — что делать — устал. Пусть похлопочет о закладной, о фабрике. Он еще в здравом уме и силы у него есть!
Барон испугался. Он представил себе, что все его имение, в управлении которым он ничего не смыслил, пущено на ветер, новый план загублен. Представил, каким несчастьем это будет для Буби, представил всяческие сложности, какие могут свалиться на его голову, и с раздражением и упреком воскликнул:
— Ты с ума сошел, Янку?
— Но если вы не позволяете делать так, как нужно!
— А кто тебе не позволяет?
— Значит, сломаем кузницу и построим новый дом? Ведь я же, видит бог, только ради вас и стараюсь. И знаю одно: в торговом деле доход сердца не имеет! Ведь вроде бы только что вы радовались доходу! Мести со всех сторон в одну кучу, какая бы крошка ни была!
— Пусть будет по-твоему! — быстро согласился барон.
Янку ушел, и старый Барбу поник, сидя в своем кресле. На душе у него скребли кошки.
— Знаешь, Мица, сегодня вечером у нас для «энтих» не будет ни времени, ни места. Предстоит нешуточное дело! Накрой стол в саду — погода хорошая!
Так распорядился Янку, как только вернулся домой. Уже смеркалось. Об обычном отдыхе за бутылкой вина из Дрэгэшень не было и речи! Янку был взвинчен, озабочен. Он выдвигал ящики стола, перекладывал папки, рассматривал планы. После смерти Лефтерикэ он сам наводил порядок у себя в кабинете. Амелика не могла этого делать или не хотела, хотя отец несколько раз убедительно просил ее об этом. Поэтому и приходилось Янку самому вставлять в ручки новые перья, раскладывать стопками бумаги, менять в чернильнице загустевшие от пыли чернила. Он делал все это небрежно, абы как, тяжелый и неловкий, потому как никогда в жизни не занимался никакой ручной работой. Он был человеком острого ума, но руки у него были ленивы и неуклюжи. Хотя ему не перед кем было стыдиться, Янку чувствовал, что все эти мелкие заботы принижают его умственные способности. Не находя себе места в доме, Янку вышел в сад.