— Ага, мой любит, — слышится сбоку костра.
Это вернулся Тойко. Он присаживается к костру и продолжает рассказ Айны.
— Книжки хорошо. Летом Айна опять факторию поедет — там нынче будет школа. Только кто будет ловить соболя, бить белку, куницу, если все будут книжки читать?
Он вопросительно смотрит на Ваню, но тот, обескураженный таким вопросом, ничего не может ответить.
Вскипела вода в котелке, и все принялись пить чай. О книжках старик больше не говорит. Выпив две кружки чаю, он лег под кедром на лосиную шкуру. Вскоре донеслось его мерное похрапывание.
Коротки на Урале весенние ночи. Кажется, только что стемнело, а уж опять брезжит рассвет. Темноты нет. На бледном небе горят редкие и сейчас особенно далекие звезды. Глухо шумит в перекате река. Время от времени пролетают стаи перелетных птиц, токуют за дальним болотом косачи.
Ваня, время от времени подбрасывая в костер дрова, слушает Айну.
— Так живем, — говорит она мягко, временами к чему-то прислушиваясь. — Зима здесь. Тут у нас стойбище недалеко. Еще две семьи живут. Бьем куницу, ловим соболь. Летом ездим туда. — Она машет рукой в сторону, откуда приплыл Ваня. — Пасем оленей, рыбу ловим, собирай морошку да клюкву.
Рассказывает Айна интересно, даже весело. Ване нравится слушать ее.
Молились мансийцы идолам, которых делали сами же из дерева. Айна не верит идолам, но все-таки побаивается их.
— Отец тоже нынче не верь. Совсем бросай их. Колотил и бросил.
Ваню рассмешило такое признание. Он живо представил себе, как разозлившийся мансиец колотит деревянную, грубо обтесанную куклу.
— Чего смеешься? Не один отец так делай. Раньше идол тоже били, когда соболь не попадай, олени подыхай…
— А ты?
Айна смущенно отводит в сторону глаза, краснеет.
— Я тоже била, когда рыба не ловилась. А потом совсем бросай идола в реку. — И она заразительно хохочет, но вдруг быстро умолкает, прислушиваясь к чему-то.
— Пойду олешки посмотрю. Вчера отец видел рысь. Пугает олешков, если придет…
— Да ведь ночь. Куда же ты пойдешь?
Но Айна уже подходит к кедру, где лежит отец. О чем-то говорит с ним, берет ружье и бесшумно исчезает в ночном лесу; собаки бегут следом.
«Вот поди ж ты, — размышляет Ваня. — Сестре семнадцать, а она ружья боится. А чтобы ночью в лес идти — ни за что...» И Ваня усмехается, вспомнив, как однажды мать посылала Наташу поздним вечером наломать пихтовых лап. Вечер был темный. И, несмотря на то что лес был в сотне шагов от дома, она ни за что не пошла бы, если бы в это время Вани не было дома. Вместе и сходили.
Когда Айна вернулась, Ваня уже спал. Она осторожно набросила на него легкую оленью шкуру, а сама легла по другую сторону костра.