Двое и война (Малыгина) - страница 40


Уж и огород был посажен, уж и огурцы-теплолюбы проклюнулись, а письма все не было — только деньги. Елена считала дни, недели. Складывала их в месяцы. Прикидывала и на то, и на это. Но сколько и как ни прикидывала она, все равно выходило, что письмо давно уже должно быть. «А может, Ваня те танки под бомбежкой да обстрелом в разные части развозит? А может, уж и ранен? Тогда бы из госпиталя написал… Что-то, значит, держит его. Ничего, подожду еще. Я терпеливая».

12

Елена шла из магазина с хлебом, когда ее окликнула Аня. Она обернулась, замерла в ожидании: радость или горе?

Аня копалась в своей потертой пузатой сумке. Наконец вытащила письмо — необычное, в конверте. «От командования…» — дрогнуло у Елены сердце.

— Ну, пляши, — потребовала Аня.

— После войны все попляшем.

— Ах ты Фома неверующий, — покачала Аня головой. — Плетнев Иван. Гляди! И обратный адрес — Москва.

— Анечка, милая! — Елена выхватила из ее рук письмо и помчалась домой. Захлопнув за собой ворота, спиной притулилась к ним. Сунув хлеб под мышку, осторожно распечатала конверт. Сердце заходилось от волнения, от множества вопросов: что с ним? Почему так долго молчал? Зачем в Москве? Уж не награду ли получал?..

Развернула листок. Глаза сразу нашли самое существенное.

«…Был там, далеко. Понимаешь? Писать перед заданием не разрешили. Фотокарточки — твою и Зоиньки — пришлось вместе со всеми документами оставить здесь. Это меня почему-то сильно беспокоило. Казалось, без ваших карточек я как солдат без оружия — вовсе не солдат. Но все обошлось. Самому не верится, что вернулся да живой еще и даже невредимый. Теперь через пару-тройку деньков отправляюсь на фронт. Это дело знакомое и более привычное. Но я рад, что сумел выполнить задание. Воевать буду зло, за троих — и за себя, и за тебя, и за Зоиньку тоже. Адрес сообщу, когда прибуду в часть. Еще не знаю даже, на какой фронт попаду. Верь, Лена, что я останусь живым и вернусь к тебе, к Зоиньке. Я здорово чувствую это и отчетливо вижу нашу послевоенную встречу. Обнимаю вас и целую крепко-крепко. Иван».

Елену охватило смятение. Оказывается, с ним могло произойти такое, о чем она даже не подозревала, что ей и в голову не приходило! «Был там, далеко…» Она могла только догадываться, где это. Но где именно? На нашей, родной земле? Или в Германии? Если в Германии, то ведь совсем жутко. И почему — он? И что он там делал?

— Ну, слава богу, теперь на фронт, как все, — успокоила она себя.

13

Еще более огромное, чем прежде, терпеливое ожидание поселилось в ней. Она жила, казалось, одним ожиданием вестей. А их опять не было. Получая в военкомате деньги, Елена думала: «Лучше бы никаких денег, одни письма. Каждый день — письма!»