Часто доставала она из сундучка жестяную коробку из-под монпансье, извлекала оттуда четыре письма и телеграмму. Она давно знала содержание писем наизусть, знала, где и какой поставлен знак: точка, запятая, тире. И все-таки читала опять и опять. И каждый раз находила что-нибудь, дающее толчок новой мысли о Ване.
Елена почти ничего не знала о нем — только то, что рассказал он в первый вечер: как принял бой на границе, как отступали с тяжелыми, кровопролитными боями, как осталось от дивизии сорок бойцов. И еще: что нету теперь у него ни родных, ни дома. Но у Елены были его письма — четыре письма и телеграмма. Они рассказывали о нем неизмеримо больше того, что было в них написано. Перечитав, Елена аккуратно завертывала их в газету, перевязывала тесемкой, клала обратно. Спрашивала себя: «Когда же еще-то получу?..»
Тоня вбежала, как всегда, стремительно — раздетая, только на голове полушалок, захваченный рукой у подбородка. «Письмо от Вани, не иначе!» — обрадованно всколыхнулась Елена.
— Не хочешь, значит, у меня ночевать? — Тоня шлепнула Зойку. — Пусть тетя Тоня боится, пусть всю ночь дрожит от страха и не спит, да?
Зойка не смеялась. Перевернув табурет, Тоня села рядом с Еленой, отобрала у Зойки нож.
— Хвосты подчищаем? — спросила она, увидев в корзине проросшие мягкие картофелины, мелочь, гнилье. — А капуста-то хоть еще есть?
— Какая же тебе капуста? — проговорила в ответ Елена, понимая, что никакого письма нету, иначе Тоня не утерпела — выложила бы его в первую секундочку.
— И усатый на фронт укатил, — вздохнула Тоня. — То, глядишь, нет-нет да и подбросит харчишек. А теперь на одном карточном довольствии…
Елена молчала.
— Да не убивайся ты так, — взмолилась Тоня. — Главное, по аттестату есть. Значит, живой!
— Что аттестат? Бумажка…
— О-ей, скажешь тоже! Кто это тебе денежки слать будет, если человека уж и на свете нету?
— И то верно.
— Сегодня двадцатое. Тебе в военкомат?
— Ага.
— Ну и расспроси там у баб, бывает ли, чтоб деньги шли, а письма — нет?
— Бабам скажи, что нету писем, так пойдут ахать: «Убитый, мол, или без вести пропавший». А Ваня, конечно, живой, только, наверное, его опять туда переправили. Зачем же новенького, необмятого в таком деле, посылать, когда опытный человек имеется? Так оно и есть, видно. Правда?
— Умница ты! — воскликнула Тоня. — Конечно, так оно и есть! Ой, Лена, а мой-то женишок опять про любовь накатал! Такие слова, такие слова… Да что я тебе говорю? Слушай, читать буду! — Тоня вскочила, вымыла под умывальником и вытерла фартуком руки, села, поставив табурет на ножки. — Слушай! «Незабвенная, дражайшая невеста моя! Солнышко мое ясное, луна моя полная…»