— Это как же — хоть и голодно, да в самую пору? — смеясь, спрашивал кто-то.
— Ружья, бабушка, охотникам нужны, а не солдатам.
— На фронте винтовки да автоматы.
— Шибко много вы понимаете, нонешние, — тоже смеялась старуха, обнажая беззубый рот. — Мой-то, пришедши со службы, не помню уж, в котором году дело было, только и певал, бывало: «Солдатушки, браво, ребятушки». Да еще: «Наши жены — ружья заряжены…»
«И в самом деле, — думала Елена, — для государства пятьсот рублей стоят столько, сколько и до войны. А мне теперь при таких-то ценах на базаре что они? Копейки! Одни копейки!»
Получив деньги, она отправилась на завод. Робко постучала в кабинет секретаря партийной организации.
— Как бы мне деньги в фонд обороны сдать?
Лето пришло пыльное, душное. И трудное. Картошка и соленая капуста кончились давным-давно, а до нового урожая было далеко. Цены на рынке взвинтились. Ожили, зашевелились, развернулись торговки, спекулянты, перекупщики. Тон базару задавала старуха Евстигнеева, мать Степана.
— Молчит мужичишко-то твой, с которым две ночи переспала? — кричала она, завидев Елену. — Только плату за услуги шлет! Вот и тебе нашлась красная цена — пятьсот рубликов в месяц.
— Мои деньги к вашим рукам не прилипнут, — отвечала Елена. — Я их в фонд обороны сдаю.
Она купила килограмм картофеля, сложила в полу куртки-спецовки. Приценилась к муке: семьдесят рублей граненый стакан. «Дорого! А то бы можно суп с клецками сварить».
На базар Елена зашла прямо с завода и теперь торопилась домой — до темноты хоть полчасика грядки пополоть. И картошку окучивать надо. Все надо, надо…
Из ворот навстречу ей вприпрыжку вылетела Зойка:
— Мама, мама!
— Письмо! — охнула Елена. Распахнув ворота, рванулась домой.
— Да нет, не письмо. Капуста завивается. Сама видела — завивается! — кричала Зойка радостно.
Елена вернулась, закрыла ворота, улыбнулась вымученной улыбкой.
— Вот уж и капуста завивается. И хорошо. Скоро всякая всячина огородная пойдет. Картошку подкапывать станем. Молоденькая-то, она вку-усная-а.
Зойка видела: говорит мать одно, а думает о другом. И весть о том, что капуста завивается, совсем ее не порадовала. «А вот как таз увидит, так и обрадуется», — решила Зойка и, засмеявшись, убежала от матери, спряталась под крыльцо.
Мать подымалась по ступенькам. Вот она открыла дверь в сенцы… Громыхнула табуретка. Наскочив на нее, Елена больно ушибла коленку.
— Чего ты оставляешь на дороге? — спросила было она, но, увидев на табуретке таз, накрытый фартуком, поняла, что Зойка нарочно поставила его так, чтоб мать обратила внимание.