Александр лежал с зажмуренными глазами, но сон не шел. «Какой ты станешь, Манька, через десять лет? — думал он. — Пойдешь учиться. Все тогда будут учиться в больших новых школах. Отец поставит просторную хату, с электричеством, как в городе. Замостим улицы, землю уходим, станет как пух, машины будут пахать и сеять. Эх, дожить бы до той поры, глянуть бы на нашу Рудобелку, на эту замурзанную Маньку этак лет через десять!»
Незаметно он словно поплыл в синем тумане. Теперь казалось, что не хозяин постукивает на дровотне, а слышны далекие глухие выстрелы, нужно вскакивать, согнувшись бежать по полю, ползти под колючую проволоку, стрелять и кого-то колоть штыком. Кого и за что? Неизвестно.
Сквозь тревожную дремоту он услышал, как в сенях лязгнула щеколда, кто-то отряхнул сапоги и вошел в хату. Александр поднялся, протер глаза, но в сумерках не мог узнать человека, пока тот не заговорил:
— Есть здесь кто живой?
— Папа дрова колет, а мама в хлеву, — бойко ответила Манька.
— А дядьки у вас никакого не было?
Александр узнал Терешку по голосу, спрыгнул с полатей и подошел к нему:
— Кого ищете, дедушка?
— Тебя, председатель.
— Откуда же это на ночь глядя?
— За солью в Ратмировичи бегал. Шпикулянты туда наезжают менять. А без соли какая еда? И бульбину в рот не затолкаешь. Дык от хунта с три разжился. Глядишь, до великого поста как-нибудь и перебьемся. Думал на станции заночевать, так Анупрей сюда направил. Наказал, чтоб ты, хлопче, к утру был там; их благородиев, говорит, дожидаются, так преседатель хлебом-солью обязан встретить. — И он хитровато захихикал: — Слава богу, что хоть сразу на тебя наскочил. А сейчас пойду у кого-нибудь переночую.
— Спасибо, дедушка, за известие. А богато ли на станции людей?
— Чего доброго, а людей как собак на привязи… Ты же скажи Анупрею, что Терешка прибегал и все чин по чину передал. Ну, помогай тебе бог.
Старик потоптался у порога, забросил на плечо мешочек, нащупал щеколду и вышел.
…На рассвете группа Соловья была на станции. В небольшом деревянном здании светилось только одно окно. В холодном темном зале на лавках и просто на полу спали мужики, женщины и дети, проходы были завалены котомками, сундучками, мешками. Александр зашел к дежурному. Пожилой, изможденный, давно не бритый человек в красной фуражке дремал, склонив голову над столом. Возле телеграфиста горел фонарь, медленно набегала с кольца аппарата узенькая завивающаяся лента.
— День добрый, товарищи, — поздоровался Соловей.
— Я же вам сказал: когда будет поезд, неизвестно. Получим депешу, тогда скажем. Идите ожидайте! — вспылил телеграфист.