Он ходил взад-вперед по коридору, нетерпеливо вздрагивая при каждой остановке.
Снаружи был мрак, и только искры порхали в воздухе, кружились и гасли, как светлячки. Временами засветится будка, перед которой неподвижно, словно статуя, стоит человек, держа в руке жезл, похожий на круглую плоскую лопату. Может быть, у этого человека, в его крохотной законопаченной лачуге, умирает ребенок? Много горя на свете, много.
Милош протер занавеской окно и стал смотреться в него, как в зеркало. Точно так же рассматривал он свое лицо в окошке вагона, когда еще студентом возвращался домой после каникул. Как оно изменилось с тех пор, как потемнело и возмужало! Многое пережил он за эти годы: и борьбу за существование, и любовные утехи, и успех, и все это в стороне от своих близких, которые сейчас умирают. Что же тогда значит быть братом и сыном, если то, что составляет твою жизнь, полностью оторвано от их радостей и горестей?
Милош уже стучал зубами от холода, тяжелая голова клонилась книзу. В полном изнеможении вернулся он в купе, лег и сразу заснул.
В таком же смятении чувств ехал он и весь следующий день, рассеянно глядя то в окно, то на пассажиров, которые менялись на каждой остановке, входили, выходили, отдавали какие-то приказания.
Когда поезд подъезжал к Раванграду, он собрался совершенно спокойно, без малейшей нервозности, хотя на душе у него было неспокойно. Потом прильнул к окну, стараясь увидеть знакомые башни, и с удовольствием смотрел на зеленя, колыхавшиеся на вечернем ветру. «Что это за новая церковь? А вон и наша! — Сердце его забилось. — Может быть, здесь сегодня отпевали кого-нибудь из моих. Целая улица новых домов. Вот и кладбище. Есть ли там наша могила? Все они лягут здесь. А где я — одному богу известно. Будут ли меня встречать?»
Едва поезд остановился, он первый выпрыгнул на перрон, осмотрелся и громко крикнул носильщика, и вдруг заметил в сумраке плохих керосиновых ламп женщину в трауре. Она пугливо озиралась по сторонам, но, увидев его, встрепенулась, вскрикнула, полетела к нему навстречу и судорожно обняла его. И пока Милош держал ее в объятиях, глаза его застлали слезы.
— Милош, Милош, наш Милан умер! Сегодня похоронили. Ты не мог успеть, но я знала, что ты приедешь. Отец не верил, не пускал меня, но я знала и хотела сама тебя встретить, — то кричала, то шептала сквозь слезы молодая женщина.
Милош быстро взял себя в руки, послал за вещами и медленно повел сноху, которая бессильно опиралась о его руку.
— Пойдем, Мелания, пойдем потихоньку! О боже, как это вдруг на нас обрушилось такое?