— Дай мне, пожалуйста, Пишта, сто крон — ах, боже мой, как быстро потускнело зеркало, черт знает что! — надо купить бисквиты и закуску для сегодняшнего журфикса; коньяка и рома у нас тоже нет. Там, правда, осталось немного, но все выдохлось. И парикмахерша сегодня опять приставала с деньгами. Представь себе, даже молочница уже не дает в долг. Как будто мы убежим!.. Нет, причесала она меня сегодня ужасно. Придется еще раз звать после обеда.
В груди у Паштровича медленно закипала злоба. К чувству стыда примешивался гнев.
Госпожа Боришка занялась своими волосами. Она старалась взбить их на висках. К ее круглому лицу не шла гладкая прическа.
— Дай мне спички, надо подогреть щипцы. Если ты торопишься, я тебя не задерживаю. А где же спирт? Маришка! Маришка! Принесите спирт!
Паштрович смотрел на нее, и гнев его постепенно улетучился, сменившись грустью.
Ему жаль было эту женщину, которая едва ли представляла себе, что ее ожидает. Ему до сих пор нравилась ее статная фигура, округлые белые руки и плечи. Несмотря на высокий рост и полноту, движения у нее были по-кошачьи мягкие и томные, как будто она все время ощущала на себе чей-то ласкающий взгляд и ждала, что вот-вот ее обнимет чья-то нежная, вздрагивающая от страсти рука.
Он все еще любил ее, вероятно, потому, что никогда не знал наверняка, любит ли она его, и, хотя они прожили вместе восемнадцать лет и у них была уже взрослая дочь, они оставались так же далеки друг от друга, как и в тот день, когда он впервые поцеловал ее. Он всегда вел себя с ней так, словно был еще женихом: старался ей во всем угождать, развлекать ее; говорил с ней, тщательно подбирая слова, и никогда не решался быть до конца откровенным. Очевидно, в ее поведении было что-то такое, что его связывало.
Когда он осмеливался сделать ей какое-нибудь замечание и она расстраивалась или сердилась на него, ему ничего не оставалось, как молча уйти из комнаты. И потом оба они старались больше не вспоминать об этом.
Сейчас он смотрел на нее, и ее равнодушие, самоуверенность заставляли его страдать. Неужели они действительно по-прежнему далеки друг от друга? Неужели она ничего не видит, неужели не замечает, что он уже несколько ночей не спит? Ненавидит она его или просто не понимает? И кто в этом виноват?
Да, несомненно, его семейная жизнь не удалась, и вот теперь все это должно окончиться катастрофой. В ком же причина этой катастрофы — в нем или в ней?
У Паштровича не хватало духа признать жену виновницей своей гибели.
И он не знал, что ей сказать.
— А если у меня нет ста крон? — тихо спросил он.