Вечером в городе только и было разговоров, что о Владиславе и отце Душане. Меня лихорадило, и я долго не мог заснуть. Выл ветер, всю ночь в окно билась ветка дикой яблони, пугая меня своим стуком и стоном, словно и ей было холодно в глухую, темную осеннюю ночь, словно и она, одинокая, всеми покинутая, умоляла пустить ее в дом, в тепло. Как только я закрывал глаза, пускались в пляс большие и ровные кровавые круги; они стремились увлечь меня в свой безумный круговорот и тоже выбросить во тьму. В ужасе я вздрагивал.
— Мама, кто это плачет?
— Никто не плачет, сынок! Спи!
— Мама, а Владиславе сейчас холодно?
— Нет, сынок! Свет не без добрых людей!
— Мама, а отец Душан плохой человек?..
— Перекрестись, сынок, и спи!
— Мама, а почему учитель нас никогда не трогал, а родную дочь чуть не убил?.. Мама, а почему учитель не избил отца Душана, раз он виноват? Отец Душан сильнее господина учителя?
— Спи, сынок! — раздавался в темноте голос матери, в котором словно слышались слезы, и я чувствовал на лбу ее руку. Судорожно схватив эту руку, я целовал ее и клал под голову.
Рано утром пришла тетушка Мария, которая имеет обыкновение говорить не умолкая, то и дело вытирая краешки рта платочком. Конфузясь и всплескивая руками, она пространно рассказала, с каким трудом ей удалось сплавить от себя «эту». Отказать ей в ночлеге она не могла, но ссориться из-за нее с людьми она тоже не желает. Пришел отец Душан, сыпал угрозами, она еле уговорила его не врываться в учительский дом среди ночи. Сейчас они вместе уехали в село, так как отец заявил, что дочь для него мертва. Что будет, один бог знает, но только она, тетка Мария, может прямо сказать: давно ей это дело казалось сомнительным! Вот так всегда кончают святоши и умницы!
Школа походила на улей перед тем, как вылететь пчелам. Класс ходил ходуном. Один из ребят выглянул в коридор и вспрыгнул на стол с воплем:
— Чича!
Мы бросились по своим местам, лишь Пера подбирал разбросанные по полу страницы из учебника арифметики. Господин учитель вошел в класс. Он выглядел худее и бледнее обычного, а стекла очков казались еще чернее. Стоя, он ожидал, пока Пера соберет страницы.
— Другой раз будь внимательнее и готовь учебники до звонка, — сказал он глухим голосом и сел.
Мы продолжали стоять. Он не спеша выбирал из связки ключ от стола и только, когда кое-кто из ребят начал покашливать и перешептываться, поднял голову, и лицо его как будто порозовело.
— Царю небесный…
Закончив молитву, мы сели, учитель принялся судорожно листать учебники, не останавливаясь ни на одной странице. Мита под партой наступил мне на ногу.