Бикар смотрел, как идет работа. Что ему не хотелось слушать, он не слушал и шел дальше. Но по вечерам всегда угощал жнецов вином, ракией, бараниной и высылал к ним музыкантов.
Женщины подозрительно косились друг на друга и шепотом принимались гадать, которая из них сегодня ночью исчезнет с сеновала. По поведению хозяина ничего нельзя было узнать. Он на всех смотрел одинаково, ругал всех подряд и каждый вечер приказывал привозить большую кадку воды, чтобы женщины могли помыться, потому что он вовсе не желал, чтобы они тут у него запаршивели от грязи и начали болеть.
Несмотря на взаимные подозрения, женщины по молчаливому уговору не устраивали друг другу сцен ревности. Но когда среди них появилась цыганка Гина, все дружно ее возненавидели.
Она была, как говорили, разводка. Всегда молчаливая, очень опрятная. У нее была кожа цвета слоновой кости, рыжие волосы и желтые глаза. Она не белилась и не румянилась, а одевалась почти по-господски: всегда в чулках и в красных туфельках без задников, на высоких каблуках. Их хлопанье вторило шуршанью ее накрахмаленных плиссированных юбок. Платок она повязывала так, чтобы узел его как бы невзначай чуть-чуть прикрывал ее маленький подбородок. Она прекрасно разбиралась во всех женских хитростях и держалась так, что придраться к ней было невозможно. Работала она вместо заболевшей сестры, но женщины утверждали, что она нарочно явилась сюда, узнав, что госпожа уехала за море.
Бикар встретил ее неприветливо. Он строго заявил, что не терпит белоручек и что у него нужно работать. Она скромно ответила: «Целую руки», — пошла на гумно без чулок, в красивой белой рубахе и работала весь день, не поднимая головы, не разгибая спины и ни с кем не разговаривая.
Вечером доктор приказал бабке Магде, чтобы этой ночью она прислала к нему Гину. Бабка скоро вернулась и испуганно сообщила, что та не хочет идти. Бикар, с трудом удержавшись от брани, холодно сказал, чтобы Гина больше на работу не выходила и утром пришла за расчетом.
Гина не пришла, а утром он застал ее на своем месте. Она усердно работала. Он крикнул ей:
— Эй ты, цыганка, смотри, как работаешь, колосьев не оставляй после себя!
Только тут она подняла на него глаза, покраснела до ушей и покорно сказала:
— Слушаюсь!
…Когда на заре она собралась уходить, он протянул ей деньги. Она спрятала руки за спину и стыдливо попросила, чтоб лучше он, если уж ему так хочется, купил ей какой-нибудь подарок.
— Возьми сейчас же! Не хватало из-за тебя в город ехать!
И так продолжалось до окончания работ. По их поведению никто ничего не мог заметить. Он по-прежнему ничем не отличал ее от остальных, кричал на нее, называл «цыганкой», а она покорно слушала и целовала ему руку. Иногда только хмурила брови, словно о чем-то задумываясь.