— Мне казалось, мистер Вукчич говорил, что вы не женаты.
Я замахал рукой:
— Я не так уж близок с Вукчичем. И никогда не говорю о семейных делах. Знаете ли вы, что в Японии упомянуть в разговоре о жене считается так же неприлично, как спросить, не болит ли у собеседника живот? Это все равно что сказать ему, что он начинает лысеть или что у него грязные носки.
— Так значит, вы женаты?
— Конечно женат. И очень счастлив.
— А как зовут остальных детей?
— Ну, кажется, главных я назвал. Остальные еще совсем карапузы.
Я продолжал болтать с ней со смешанным чувством печали и облегчения, как у человека, которого оттащили от края пропасти, куда он собирался шагнуть. Но тут возникло странное обстоятельство. Не спорю и охотно допускаю, что это была всего лишь случайность. Болтая со мной, она вытянула правую руку со стаканом пива на подлокотнике кресла как раз туда, где сидел голубоглазый атлет. Я не видел, как стакан начал наклоняться, готов поклясться, что она смотрела на меня. Когда я наконец обратил на это внимание, светло-коричневая жидкость уже лилась на серые брюки атлета. Я выхватил у нее стакан, она обернулась и ахнула, а тот покраснел и полез за платком. Ничего не берусь утверждать, но уж очень странное совпадение, если девушка через пять минут после того, как узнала, что один мужчина женат, случайно обливает имбирным пивом другого.
— Ой, я надеюсь, это отойдет. Si gauche![4] Мне так жаль! Я не думала… я не видела…
— Все в порядке… — пробормотал атлет. — Правда, правда же в порядке — это отойдет…
И так далее. Я смаковал эту сцену. Наконец он окончательно перешел на китайский, но собрался с мыслями и обратился ко мне на родном языке:
— Ничего страшного, уверяю вас, сэр. Правда. Разрешите представиться: Толмен, Барри Толмен, прокурор округа Мерлин, Западная Виргиния.
Значит, он стервятник и политикан. Ничто в моих прежних встречах с прокурорами не побуждало меня с любовью хранить их фотографии, но я не видел причин быть грубым. Я представился, представил его Констанце и предложил в возмещение ущерба угостить выпивкой.
Себе я заказал еще молока и, потягивая его, наблюдал за развитием знакомства. Я только изредка вставлял отдельные замечания, чтобы не создалось впечатления, будто я злюсь. Когда мой стакан наполовину опустел, Барри Толмен сказал:
— Я слышал — простите, я это сделал не нарочно, — я слышал, что вы упомянули Сан-Ремо. Я никогда не бывал там. В тысяча девятьсот тридцатом я был в Ницце, в тысяча девятьсот тридцать первом — в Монте-Карло. Кто-то, не помню кто, сказал мне, что обязательно нужно увидеть Сан-Ремо, потому что это самое красивое место на Ривьере, но я не поехал. Теперь… ну… теперь я верю этому.