– Мелани была просто слишком слаба, чтобы перенести такую операцию, – объяснила Рене. Ей и раньше приходилось говорить такое, но сейчас она впервые ощущала всю тяжесть этих слов. – Наша команда сделала все возможное, чтобы спасти ее, но ее сердце просто не выдержало.
Карл не смотрел на Рене.
– У нее было сильное сердце, – сказал он. – Это тело. И чертова очередь на пересадку. Почему ей пришлось столько ждать?
Рене уже приходилось слышать этот вопрос. Очередь на пересадку легких создавалась из соображений необходимости, учета возможного шанса на выживание и просто тупой удачи, объяснила она Карлу. Там были сложные вычисления, несовершенные, несправедливые, но эта та система, какая есть. Кого-то удается спасти. Кто-то ждет слишком долго. Кто-то умирает, не дождавшись. Доноров не хватает, вот и все.
Карл слушал и кивал. Его глаза были сухими. Он сказал, что уже отплакал свое. «Доктор Рене, спасибо вам за все». Он засунул в карман детектив, который читал Мелани перед операцией, и ушел из госпиталя.
* * *
Семь месяцев Рене ничего не слышала о Карле. Она иногда думала о нем, но у нее были новые пациенты, у каждого своя семья и своя история, и память о Мелани Джейкобс постепенно стиралась. Веселая, умная. Яркие ногти. Единственный ребенок, которого она забалует вусмерть.
И вдруг Карл постучал в дверь ее кабинета в Пресвитерианском госпитале. Был апрельский день, теплый не по сезону, Рене сняла белый халат и сбросила туфли. Рабочий день почти закончился, но дверь была открыта, и она сделала Карлу знак войти.
– Карл, – сказала она, сама поразившись, как рада она его видеть, а также тому, как тяжело было увидеть его одного, без кислородного баллона и без Мелани. Встав из-за стола, Рене обняла его.
Они спустились в больничный кафетерий, где он настоял на том, чтобы заплатить за ее кофе. Они присели за маленький столик с видом в больничный двор, в котором ворковали упитанные голуби. Четыре часа дня. В кафетерии было пусто и слишком жарко, пахло макаронами и хлоркой. Из единственного открытого окна в помещение время от времени врывались потоки свежего воздуха. При каждом таком порыве Рене старалась вдыхать глубже.
– Доктор Рене, вы когда-то хотели детей? – спросил Карл.
Мелани часто задавала Рене личные вопросы: «Какой ваш любимый фильм, доктор? Вы когда-нибудь курили траву?» – но Карл никогда так не делал, и на мгновение Рене оторопела. Отхлебнув кофе, она задумалась, что ответить. Хотела ли она когда-то детей? Она вспомнила, как они с Джонатаном обсуждали это вскоре после знакомства. Это случилось после помолвки Джо, до трагедии оставалось почти два года. Нежелание Джонатана иметь детей было почти таким же глубоким, как у самой Рене, хотя она поделилась с ним и другой стороной этой идеи. Теоретически она была не против воспроизведения новых, свежих, добротных Скиннеров. На Рене давила возможность смерти. Судя по примеру нашего отца, каждый из нас мог в любой момент исчезнуть с лица земли. А с нашей генетикой и невезучестью род Скиннеров может вообще исчезнуть. Это давление слегка уменьшилось после троих детей Кэролайн, но они были Даффи, а не Скиннеры. Уже тогда было ясно, что я вряд ли кого-нибудь рожу, так что оставались только Джо и она сама, Рене, если сохранит свою девичью фамилию и получит определенную независимость или очень понимающего партнера. Когда она объяснила все это Джонатану, он улыбнулся и ответил: «Джо прирожденный отец. Ты только посмотри на него. Готов поспорить, у него будет три жены, и по паре детей от каждой. Как минимум. Так что можешь не беспокоиться. Мы свободны».