Амирель, не подозревая о его неимоверной жертвенности, принялась с ним спорить:
— Но я хочу детей! Пусть не теперь, а потом! — она не понимала, как можно так относиться к детям, для нее они были тем, ради чего живет человек. — Почему вы не хотите иметь детей? Или вы не хотите иметь их только от меня?
Принц вспомнил, что для нее он всего-то королевский стражник, которому вполне можно жениться на простолюдинке, да и ублюдков иметь не возбраняется. Признаваться в своем происхождении не хотелось, мало ли чего вздумает эта простушка, поэтому он умело перевел разговор:
— Кто ты и откуда? — небрежно спросил, при этом с удовольствием поглаживая пальцами ее нежную щечку. — Дворянка или горожанка?
Дернув головой, избавляясь от ненужной ласки, Амирель сухо произнесла:
— Просто Амирель. Я из крестьянской семьи.
Принц со странной для него горечью подумал, что во всех ее родственниках течет опасная для нынешней династии королевская кровь, и Леран Двенадцатый наверняка прикажет их казнить. Отчего-то ему стало жаль и Амирель, и ее родных. Это чувство было до того непонятным и даже опасным, что он сказал куда жестче, чем намеревался:
— Где твоя семья?
Амирель с неожиданным для себя удовлетворением огрызнулась:
— Спрашиваешь, чтоб их всех убить? Так вот я не знаю, где они! Мы уехали из деревни одновременно, но в разные стороны. Больше я о них ничего не знаю!
Найти в их не такой уж обширной стране большую крестьянскую семью было достаточно просто — нужно только выяснить, где появились новые жители, и главе тайного королевского сыска, имеющего осведомителей везде, где только можно, это особого труда не составит, но говорить об этом принц своей спутнице не стал.
У нее таким зловещим синим огнем загорелись глаза при одном только намеке на гибель близких, что он решил больше эту чреватую раздором тему не поднимать. Никогда не знаешь, во что это может вылиться. Королевскую кровь лучше не дразнить. Если она умеет делать хотя бы часть того, что умела королева Лусия, то ему стоит приобрести в ней надежного союзника, а не настраивать ее против себя.
Воцарилась тишина, мягкая и уютная, именно такая, какую Торрен никогда не знал. В душе царил безмятежный покой впервые за всю его безрадостную жизнь. Это было непривычно и очень, очень приятно. Он не обманывал себя — это состояние никак не было связано с ним самим. Это столь умиротворяюще воздействовала на него сидящая рядом девочка.
Карету на особо крутом ухабе сильно тряхнуло, и Торрен сильнее прижал к себе Амирель, удерживая от падения. Ему было приятно держать в объятиях эту хрупкую малышку. Он никогда не испытывал такое удовольствие от простых прикосновений.