], подготовившую триумф фараонов — создателей староегипетских пирамид начиная с Джосера и заканчивая долгожителем на престоле Пепи II (III–VI династии). С именами этих двух правителей ассоциировались, соответственно, бурный расцвет и постепенный упадок в Египте централизованной власти, пережившей, по той же теории, кульминацию — царствование наидеспотического IV дома, который прославлен Великими пирамидами Гизы.
В целом пирамиды и их руины, за известной ограниченностью прочего археологического материала, служили специалистам едва ли не главными ориентирами при реконструкции — в частности, исторической периодизации — социально-политического процесса в древнейшем Египте. Так, например, именно ступенчатая пирамида Джосера навела исследователей на мысль о наступлении с восшествием на престол этого фараона особой — староцарской эпохи, существенно продвинутой по сравнению с архаикой в направлении повышения уровня самоорганизации населения египетской долины Нила [Gardiner 1961]. Приобщение египтологов к социально-политической антропологии (надо сказать, довольно робкое) [Janssen 1978] ситуацию качественно не изменило, так что классические тезисы о возведении первой пирамиды как некоем революционном рубеже в развитии фараоновской цивилизации и не иначе как деспотической природе государственной власти, столь преуспевшей на архитектурно-техническом поприще, по сей день не сходят со страниц монографий и учебников. И хотя, вместе с тем, предание о рабском или близком таковому характере труда египтян — строителей пирамид [Геродот, II, 124] уже давно не пользуется широким признанием научных кругов, альтернативной модели взаимоотношения общества и государства в староцарском Египте, в которую бы органично укладывался феномен массовой и притом ненасильственной мобилизации трудового населения страны на строительные и другие царские работы, пока не выдвигалось.
Существующие представления о политической организации архаического и протодинастического Египта еще более туманны — а проще говоря, о ней, в силу отсутствия подобающих источников, не известно практически ничего, и даже сегодня вряд ли кто-то рискнет уверенно судить о том, какие социальные структуры — чифдомы, племена, линиджи лежали в ее основе. Подобное неведение, однако, не отпугивает исследователей от теоретической разработки проблемы раннеегипетского политогенеза [Дьяконов 1997а] — как когда-то оно не удержало их от ответственнейшего вывода, что объединение Египта в целостное государство началось задолго до воцарения первых династических правителей [