.) оружия»
[547]) и нанести им тяжелый урон, нужна была подобного рода передвижная крепость, укрывшись за стенами которой стрельцы могли бы вести бой с неприятелем с высокими шансами на успех.
Надо полагать, что идея гуляй-города возникла не на пустом месте. Вагенбург, или табор из сомкнутых в кольцо возов, издавна использовался кочевниками для обороны против неприятеля. Так это было, к примеру, летом 1501 г., когда крымский «царь» Менгли-Гирей I и «царь ординской» Шейх-Ахмед, сын того самого «царя» Ахмата, что приходил осенью 1480 г. на Угру, во время «стояния» на р. Сосне, «учинили» друг против друга «крепости», из которых их джигиты выезжали на «стравку» с неприятелями (и крепости эти явно были окопанными вагенбургами)[548]. Русские воеводы не только были осведомлены о нем, но сами его применяли с давних пор (и порой не без успеха — как, например, в ходе злосчастной битвы на р. Калка в 1223 г., где киевская рать засела в таком вагенбурге и несколько дней отражала атаки монголов, пока не была вынуждена капитулировать из-за угрозы гибели от жажды). Польза от него была вполне очевидна, а для русской пехоты, не имевшей доспехов и древкового оружия и не обученной действовать в массивных боевых построениях с использованием пик и алебард, — и подавно. С постепенным же переходом русских воевод к новой, оборонительной по своей сути, общевойсковой тактике (характеризуя которую отечественный военный историк О.А. Курбатов писал, что, действуя в ее рамках, государевы воеводы «прятали своих ратников в максимально укрепленных «обозах» и лагерях и оттуда производили разнообразные диверсии»[549]) активное применение укрепленного вагенбурга и гуляй-города как его вариации стало тем более неизбежным. Его использование позволяло достаточно быстро организовать более или менее надежное прикрытие для пехоты и наряда, а вместе с тем — дать возможность коннице перестроиться под прикрытием вагенбурга и атаковать неприятеля снова и снова. В противном случае, как это было, к примеру, 7 сентября 1609 г., когда попытка воеводы Ф.И. Шереметева, имевшего, если верить дневнику гетмана Лжедмитрия II Я. Сапеги, 6 тыс. ратников, в т. ч. 3 тыс. московских и астраханских стрельцов[550], разбить полковника А. Лисовского под Суздалем не имела успеха — потеряв 300 человек[551], Шереметев был вынужден отступить. Причина неудачи воеводы заключалась, по словам составителя «Нового летописца», в том, что «поидоша» Шереметев от Владимира к Суздалю, «а тово не ведаша, что к Суздалю крепково места нет, где пешим людем укрепитися: все пришли поля» (шведский историк Ю. Видекинд к этому добавлял также, что Шереметева погубила его самоуверенность)