!
* * *
Устроившись в кресле настолько удобно, насколько позволяли это старческие болезни, Иосиф Филиппович с благожелательным интересом созерцал витийствовавшего перед ним сановника от МВД.
– … туре по городам, – возведя очи горе, вдохновенно рассказывал коллежский советник, поводя ароматной сигарой будто дирижёрской палочкой, и окутывая кабинет табачным дымом, будто ладаном, – только чтоб без этих ваших… товарищей, ха-ха-ха!
Рассмеявшись раскатисто и округло, он погрозил шутливо пальцем адвокату, изучавшему его подобно энтомологу. Пока – молча…
– В монастыри… да-с! – оживился сановник, – Непременно на богомолье! После войны, оно сам Бог велел!
Перекрестившись широко с видом одухотворённым и благочестивым, сановник сбился немного, рассказав адвокату о собственном духовном опыте.
– Да-с! – спохватился он, – сам Бог велел! Очень вдохновенно и поучительно выйдет, ну и конечно – лекции. Но только познавательные, а не эти ваши… ха-ха-ха! А там уж за Богом молитва, а за государем служба не пропадёт!
– А, молодой человек!? – повернулся он ко мне, и не дождавшись ответа, сам же и продолжил живо, наседая соблазнами, – Покажете себя достойно… да-с! Достойно! И можно будет хлопотать об окончании полного гимназического курса, а там и университет.
– Будете у нас, – подмигнул он, – примером, так сказать, патриотической молодёжи. Песенки эти ваши… вы ведь можете и романтические, не так ли?
Киваю машинально, и лицо коллежского советника озаряет прямо-таки отеческая улыбка, а голос становится обволакивающим и вязким.
– Изобретения, опять же… к вящей славе России! Есть, есть где развернуть производство, да и Государь милостью своей не оставит. Он великодушен и милосерден!
Сановник смотрит на меня глазами иконописного воина, а Тот-кто-внутри говорит ехидно…
«– Он ничего не забывает и ничему не учится[46]»
… и я машинально киваю, но вот ей-ей, не советнику!
– А эмансипация… – небрежный взмах рукой с зажатой сигарой, – Господь с вами! Зачем? Вы совсем ещё юноша, живите обычной для своих лет жизнью и не спешите взрослеть!
– Иосиф Филиппович, – поворачиваюсь я к адвокату, – он дурак или это должность такая?
И тишина… нарушаемая сухим кашлем старика. Не сразу понимаю, што это смех.
А от советника потянуло нехорошим, но тотчас почти, будто рубильником переключил, этакий добрый дядюшка, расстроенный неуместной выходкой недалёкого племянника.
– Действительно, какая уж там эмансипация, – покачал он головой с самым скорбным видом, коснувшись сигарой полных губ, обрамлённых полуседыми роскошными усами.
Улыбаюсь ему ответно так ядовито, как только могу, и он невольно подбирается.