Как же так вышло? Придавленные африканским авторитетом анархисты отчасти выдавились, а отчасти влились в ряды самообороны, вырастающей на глазах в явление совершенно иного порядка. И вот уже он в руководстве Красных Бригад… тех самых, знакомых каждому одесситу по десяткам легенд…
Сердце его будто сжала невидимая рука, а потом отпустила… и Николай снова ощутил ту безбрежную ясность сознания, порождённую страхом за людей. Ясность немыслимая, необыкновенная…
… будто сама Реальность выстроилась в его голове гигантскими трёхмерными шахматами невероятной сложности. В партии этой имело значение всё: сами ходы и внешний вид фигур, положение их в пространстве, запах и цвет, и ещё десятки переменных…
… и вдохнув воздух, ставший будто морозным, он поднял глаза и принялся командовать, выстраивая операцию на карте, и разом – отсылая командиров за оружием ли, на захват полицейских участков или куда-то ещё. В реальности этой, исписывая формулами-человеками доску пространства и времени, он дирижировал одновременно оркестром их чувств и взаимоотношений, остро… даже не чувствуя их, а – зная!
Просто потому, что – надо. Некому больше. А потом опять придут сны, и каждый убитый пройдёт перед ним. Но это потом, а пока…
… рассыпались по Одессе командиры разрозненных отрядов самообороны, а вечером занимали позиции уже Красные Бригады. Вооружённые пусть и не до зубов, пусть отчасти устаревшим оружием… Но их было много, и это был – их город, их Одесса.
Потея от непривычных умственных усилий, Серафим сочинял письмо оставшимся в Сенцово родным и знакомым, чиркая и перечёркивая, покусывая крепкими зубами еле тлеющую трубочку и отдуваясь, как от тяжких усилий. Грамота давалась с превеликим трудом, но мужик он самолюбивый и гордый, и потому старался вовсю, сверяясь с потрёпанным «Письмовником», купленным по большому случаю у заезжево армянского торговца.
Фыркнув по котячьи, он покосился на завёдших песню чернокожих работников, радующихся тёплышку после ночных заморозков[74]. Будто и не понимают!
– Ф-фу… – сняв картуз, мужик пригладил вспутанные волосы и постарался успокоиться, потому как ну што с нехристей взять?! Дело делают, много не просят… чево ж ещё надобно?
Отложив желтоватую, выгоревшую на солнце бумагу, Серафим залистал письмовник, пытаясь подобрать образчик хоть и немножечко, а под себя. Переписку вели всё больше «любезные судари» и «сударыни» с «благородиями» да «степенствами», и посылать такое вот письмецо в Сенцово, оно ж засмеют потом!
Но и показывать себя невежей справный мужик не хотел самым решительным образом. Деревенский говорок как-то неуместно смотрелся на бумаге, а чиркать снова и снова… Оно ить бумага хоть и бесплатно досталась, а всё денег стоит! Копеечка к копеечке…