За триста метров до виллы барона Пископо их остановил парень в новехонькой ливрее – словно сошел с полотна семнадцатого века. Правда, лицо верзилы вносило в образ некоторый диссонанс: будто его только что выпустили из тюрьмы Синг-Синг после тридцатилетней отсидки.
– На машине дальше нельзя, – изрек бывший каторжник.
– Почему?
– Все места заняты.
– И что нам делать? – спросила Ингрид.
– Идите пешком. Оставьте ключи, я припаркую машину.
– Это ты виноват, что мы так поздно приехали, – посетовала Ингрид, пока доставала из багажника что-то похожее на сумку.
– Я?
– Да. Вечно ты со своими «потише», «не гони»…
Машины по обеим обочинам. Машины на просторном дворе. Перед парадным входом на огромную трехэтажную виллу с башенкой стоял еще один субъект в ливрее, расшитой золотыми шнурами. Дворецкий, что ли? На вид никак не моложе девяноста девяти лет. Чтобы не упасть, оперся на нечто вроде пасторского посоха.
– Здравствуйте, Армандо, – сказала Ингрид.
– Здравствуйте, синьора. Все уже ушли, – отозвался Армандо надтреснутым старческим голосом.
– Сейчас мы их нагоним. Возьмите вот это, – сказала она, протягивая пакет, – и отнесите в комнату синьоры Эстерман.
Армандо подхватил рукой легкий пакет, качнувшись под его весом. Монтальбано успел его поддержать. Этот божий одуванчик того и гляди свалится, если ему муха сядет на плечо!
Они миновали холл в духе викторианского десятизвездочного отеля; огромный зал, увешанный портретами предков; потом второй, еще больше первого, полный оружия и доспехов, три французских окна с видом на аллею. За вычетом каторжника и дворецкого, им не встретилось ни души.
– А где остальные?
– Они уже там. Быстрее.
Аллея вела все прямо, потом расходилась на две.
Едва они с Ингрид свернули на левую аллею, окруженную высоченной изгородью, как до Монтальбано донеслись шум голосов, восклицания и смех.
Через мгновение они очутились на лужайке, уставленной столами, стульями и шезлонгами с зонтиками. Там было еще два длинных стола с напитками и закуской, возле них толклись официанты в белых смокингах. Чуть поодаль – дощатая будка с оконцем, за которым сидел кассир. К нему выстроилась очередь.
На лужайке было не меньше трех сотен гостей обоего пола, кто – сидя, кто – стоя; они разбились на стайки, болтали и смеялись. Неподалеку виднелся так называемый ипподром.
Наряды у всех были – что твой карнавал: кто-то вырядился наездником, а кто-то нацепил цилиндр, словно собрался на прием к английской королеве; некоторые были в джинсах и водолазках, иные косили под тирольцев, один (как показалось комиссару) был в форме лесничего, другой вырядился арабом, а третий разгуливал в шортах и вьетнамках. На женщинах были шляпы с полями шириной с посадочную площадку для небольшого вертолета; они были в мини или в столь длинных одеяниях, что проходившие мимо не могли не споткнуться с риском свернуть себе шею; одна дама была в темном платье-футляре, другая – в костюме наездницы девятнадцатого века; а девушка лет двадцати – в джинсовых шортах в облипочку, выставив напоказ роскошные буфера, щедрый дар матери-природы.