Грустные, тоскливые дни. Того и гляди, одичаешь от этой лесной жизни.
Сегодня шестнадцатое июня. Пять месяцев и девятнадцать дней, как мне восемнадцать. Записи мои ранены.
ЧЕРНЫЕ ВЕСТИ
Оказавшись в полевом госпитале, я в первый же день написал своим ребятам, чтобы все мои письма пересылали на этот адрес.
Под густой ветвистой елью сколочен стол из нетесаных досок. Это наша почта. Ворох писем приносят сюда. Кто-нибудь из раненых громко выкликает фамилии на треугольниках и конвертах.
На фронте у бойца нет большей радости, чем получение почты. Вот и здесь, в полевом госпитале, этот длинный поскрипывающий стол — самое заманчивое место.
Полдень. Я, прихрамывая, подхожу к «почте». Какой-то высокий парень читает фамилии на конвертах. Вот наконец он с трудом, отчаянно коверкая, выкрикнул и мою. Я взял у него конверт и не отхожу.
— Ну, что стоите?.. — удивленно спросил он.
— Жду. Может, мне еще будет письмо.
— Какой ненасытный! Тут есть люди, которые уже вовсе не получат письма.
Это ужасно, но действительно так. Иные бойцы знают, что все их родные погибли и в сожженных дотла деревнях никто уже не надет их, и писем, понятно, писать некому. Знают, а тем не менее каждый день собираются вокруг «почты» с затаенной надеждой и с безнадежностью: что, если вдруг?.. Но так и уходят ни с чем.
Никто не воскресает из мертвых!..
Уходят, а на следующий день опять собираются у стола-«почты»…
Я со своим письмом отошел в сторонку, под дерево, сел на скамейку, предвкушая радость вестей из дому… Письмо от сестры, от той, что учится в техникуме.
«Дорогой мой брат! Мама тяжело заболела. Ведь к нам пришла черная бумага…»
В глазах у меня потемнело, и я непроизвольно сполз со скамейки, повалился на коленки прямо на землю. Откуда ни возьмись, подбежала медсестра:
— Вам плохо?.. Давайте я отведу вас, уложу. Зачем вы встали с постели?.. Вы еще не совсем здоровы…
Но тут она заметила дрожащий листок в моих руках и, видно, сразу поняла, отчего мне не по себе.
— Несчастье?..
— Брат… Убит на фронте…
— Из дому пишут?
— Да…
Она помогла мне встать и усадила на скамейку.
— Ну зачем они так? — с досадой в голосе сказала девушка. — Разве можно бойцу на фронт сообщать о гибели близких! А вдруг это еще и неправда? Ведь бывает же так, часто ошибаются, и смотришь, считали убитым, а человек, оказывается, жив…
Добрая, славная девушка, самоотверженная и сердобольная, как сама богоматерь, откуда тебе знать, что эти же самые слова я ровно месяц назад говорил другому бойцу. Ему тоже пришло письмо из дому, где писали, что его брат погиб под Тулой. Помню, он прямо на позициях прочитал письмо и тут же начал горько плакать. Я тогда подбежал к нему.