И семья у меня нормальная.
Вот, скажем, другие жалуются: родители их не понимают. Воспитывают, например: нечего рисовать, займись делом, двойку исправь, потом рисуй, всё равно только бумагу переводишь. А мой папа – наоборот: всё время говорит, чтобы я рисовала красками. Что у меня чувство цвета, что нечего всё за Пашкой повторять: он рисует только ручкой, и я тоже. Что раньше у меня были настоящие рисунки – когда я была маленькая и ничего не боялась. А теперь – так, как у всех.
А потом бац – у меня на столе появился уголь. Настоящий уголь, как у художников. А потом ещё папа мне купил тушь. И кисточки.
Тушью я так и не научилась, но мне нравится, что она у меня есть. А углём иногда пробую. Правда, получается очень плохо.
И на Новый год мне папа подарил перьевую ручку. Вот кто бы ещё догадался!
Как можно жаловаться на родителей, если папа говорит: рисуй красками. А потом покупает тебе перьевую ручку!
Перьевой выходит гораздо лучше, чем гелевой. Кстати, у Пашки не получается – он просил у меня, потом всё изорвал и бросил. Потому что он псих! Хоть что-то я могу лучше него.
Зато у него есть в башке, что рисовать. И что писать. А у меня ничего нет.
Я вот читала про Ван Гога. Какая у него жизнь была. И у других тоже – всем было трудно, тяжело, просто ужас, а не жизнь!
А у меня всё хорошо. Ну, нормально. Обычно.
«Чего тебе, – говорит Пашка, – нужно, чтобы война была? Или хотя бы землетрясение? Может, тебе заболеть и ослепнуть, например? Да? Хочешь – палец себе отрежь, кровищи будет!»
То есть это не настоящий Пашка говорит, а воображаемый. Я так иногда с ним разговариваю.
Нет, конечно – ничего такого я не хочу.
«Так вот, это называется – счастливое детство. Поняла? И не жужжи! Конфликтов ей захотелось! Хочешь, подерёмся?»
Ну да, Пашка, у меня счастливое детство. Я не жужжу. Только мне хочется чего-то ещё. Тогда, может, я смогу рисовать. Получу моральное право. А ничего не происходит.
* * *
Мне повезло: я живу у реки. Она всегда разная, особенно зимой. Ближе к тому берегу во льду пробита дорога, по ней идут теплоходы. Странно, наверное, кататься на теплоходе зимой, во льду. Грустно. Дорогу делает ледокол – теплоходы слишком нежные для этого. Ни разу не видела ледокола, так хочу посмотреть!
Бывает, лёд вскрывается до самых берегов, в воде плавают большие льдины. Однажды я шла вечером, и на чёрной воде льдины лежали такими пятнами, как шкура леопарда. А потом я спустилась к самой воде, на причал. И вижу: в воде отражаются огни всего города, и фонари, и фары машин, и окна домов. И кажется, что под этими льдинами внизу, на глубине огненный город – переливается расплавленным золотом. А сверху пятна льдин, как облака.