– Что дальше делать?
Монзырев, неловко поднявшись, уложил на телегу завернутую в полотно мертвую Ольгушку, окинул взглядом округу, представлявшую собой картину скорби, повернулся к соратнику.
– Передай сотникам, пусть люди сбрасывают барахло с повозок. Всех наших покойников грузят на них. Караван повернуть на Русь, в сопровождение отрядить один десяток воев.
Монзырев с усилием задавил в себе готовый вырваться из груди всхлип.
– Как реку пересекут, пусть захоронят.
– Ясно. Нам-то как дальше?
– Дальше? Дальше… Цопон! – позвал стоявшего неподалеку печенега.
Старик молча подошел, отводя взгляд от глаз боярина, уважая его скорбь по погибшим.
– Половцы не все погибли, многие разбежались. Мыслю, что их следы поведут к одному и тому же месту. Ставь на след охотников, а уж дружина пойдет за ними.
– Сделаю, боярин.
Следопыты Цопона, пастухи, рожденные в степи, читали след, оставленный беглецами, как прилежный ученик читает открытую книгу. К половецким аилам, движущимся в южном направлении на своих громоздких телегах, запряженных быками, воины Монзырева вышли под вечер. Вести, принесенные сбежавшими половцами в родные вежи, заставили стойбища, разбросанные по выпасам, сняться с мест и попробовать уйти в глубину степного моря, попытаться спрятаться, раствориться на его просторах. Звуки ударов плетей о землю, копыт тысяч голов перегоняемой скотины, мычание, блеянье, ржание разносились по всей округе. То тут, то там были заметны следы погасших кострищ, мест стоянок людей. Казалось, сама степь пришла в движение и пытается сбежать от настигавших ее русичей. Половцы уходили не единой ордой, и даже не куренями, уходили кошами, каждый аил сам по себе, авось кто-то и прорвется, если орду захотят преследовать. Теперь-то старики в кочевьях осуждающе заявляли о недальновидном поступке хана Селюка, ушедшего из степей в леса на север и бросившего на произвол судьбы роды без прикрытия воинов. На всю орду глупец оставил лишь один курень для охраны, теперь куренной Туду, жирный прощелыга, прикрыл своей тысячей воинов только роды своих аилов. На призыв стариков других куреней отмахнулся рукой, сказал, что мертвый хан ему теперь не указ. Йазук утрюк! Великий Тенгри видит все, чем живет степь! Он накажет семуза Туду.
Распаленные местью кривичи ждать до утра не стали. Ночь для половцев и русичей превратилась в сплошную пелену кровавого тумана. Печенеги отсекали голову очередного коша, схватывались в сабельном бою с немногочисленными воинами, перегонявшими стада, а русичи проходили вдоль повозок на больших оплетенных лозой колесах, гвоздили пиками и стрелами находившихся в них людей чужого племени, мстили за своих родных, за набег на Русь. Арьергард дружины следом врукопашную добивал всех, кто пытался спрятаться от возмездия. После жестокой разборки дружина перемещалась на другое место, где был выявлен очередной кош, и все начиналось заново. Русичи без устали выполняли грязную работу. Их лошади, уставшие от беспрерывного перехода и бесившиеся от запаха крови и вида мертвых тел, покрылись потом и хлопьями пены, пытались противиться седокам, но русы как заведенные догоняли аилы и убивали, убивали, убивали…