Рубин связался с базой и попросил подкрепление. Если часовщики тут повсюду и они сильно потрепаны, у артельщиков появился реальный шанс изрядно пустить им кровь, ослабить группировку Шамана и, таким образом, хотя бы на время убрать серьезную фигуру с игрового поля.
База отозвалась мгновенно и пообещала три бригады боевиков через четверть часа. Также поступил приказ в пекло не лезть, а дождаться прибытия подкрепления. Это было самое утомительное – ждать и думать, что сейчас часовщики разбегаются из Пролетарского района, как тараканы. Дважды небольшие группы появлялись на улице Гоголя. Одна группу сократилась наполовину. Другая, обнаружив трупы на улице, развернулась и отступила, не вступив в огневой контакт.
В ту ночь Сергею Рубину удалось отличиться, уничтожив большое количество часовщиков. Когда Шаман узнал о ночном провале, он рвался лично найти Рубина и вспороть ему живот, но Никодиму удалось его успокоить. Так поговаривали на улицах на следующий день, а к Рубину стекалась информация. Он засел в трактире «Дым коромыслом» со своими ребятами, чтобы отпраздновать маленькую победу и помянуть Середина, который погиб в ночном бою.
Ночь выдалась беспокойной. Часовщики попробовали взять Пролетарский район нахрапом, но, получив по зубам, отступили. Вероятно, думали перегруппировать силы и попробовать напасть снова, но тут что-то пошло не так, откуда-то появились боевые группы артельщиков, которые напали на них и устроили изрядную взбучку.
Археолог приказал в их разборки не вмешиваться. Что часовщики, что артельщики – для пролетарских все едино: враги и головорезы. Так что помогать кому бы то ни было они не будут. Если те друг друга сгрызут, то пролетарским это только на руку выйдет.
Столбов чувствовал дикое опустошение, еле стоял на ногах. Поспать удалось всего несколько часов. После полного разгрома часовщиков артельщики, опьяненные успехом, могли полезть праздновать победу на вверенную ему территорию. Надо было подготовиться к любым неожиданностям, поэтому Столбов засел в штабе, принимал доклады от бойцов и не давал никому расслабиться. В основном информация поступала по рации, но в штабе постоянно хлопали двери, каждую минуту приходили и уходили люди. И если вооруженные бойцы были в основном малоразговорчивы, сосредоточившись на выполнении поставленной боевой задачи, то гражданские, напуганные ночной канонадой, все время стремились вызвать на откровенный разговор. Вначале Столбов не отказывал никому в паре-тройке ободряющих слов, но вскоре устал нянчиться с встревоженными гражданами и приказал к себе никого не пускать. Даже старику Андронову отказали в доступе, хотя он настойчиво просился и требовал вернуть ему отобранный дом, а то