– Слышите? По-моему, ребенок плачет.
Они вышли на вторую террасу. По обе стороны ее, между картофельным полем и кромкой леса, росли кустарники и молодые деревья. Слева доносилось прерывистое всхлипывание – очень жалобное. Они переглянулись и остановились. Всхлипывание прекратилось, и наступившую тишину заполнили привычные звуки сельской местности – зимнее щебетание птиц и слабый скрип обнаженных веток.
– Может, птица какая? – неуверенно предположил Фокс.
– Точно не птица! – начал было Аллейн и тут же осекся. – Ну вот, опять.
Это был тонкий, неровный, прерывающийся звук, производивший на редкость удручающее впечатление. Не раздумывая более, Аллейн с Фоксом зашагали по затвердевшей, все еще скованной холодом земле. По мере приближения звуки, не становясь более внятными, приобретали новые оттенки, а когда они оказались совсем рядом с их источником, приобрели иной характер.
– Песня вроде какая-то, – прошептал Фокс.
Голосок пел о погибшем коте, его теплой шкурке и о том, что встретиться уж больше не суждено:
Прощай, прощай же навсегда,
А я буду хорошей, да.
«Навсегда… навсегда», – повторял голосок, вновь превращаясь в жалобное всхлипывание. Когда они миновали первую полосу низкого кустарника, оно прекратилось, сменившись настороженной тишиной, которую нарушали сдавленные рыдания.
Между кустарником и подлеском, на свежевырытом холмике земли, сидела маленькая девочка в белой шляпке. Рядом валялась детская лопатка. Из холмика торчало несколько цветов герани. В изголовье была неровно воткнута веточка с прикрепленным к ней клочком бумаги. Руки девочки были в земле, и она так сильно прижимала костяшки пальцев к глазам, что на щеках у нее образовались черные борозды. Съежившись, она мрачно смотрела на них, она сейчас была похожа на животное, распластавшееся по земле и бессильное повиноваться инстинкту бегства.
– Привет, – заговорил Аллейн, – неважная работа! – И, не придумав ничего более оригинального для знакомства, услышал, как повторяет слова доктора Уизерса: – Какие проблемы?
Девочка дернулась и на мгновение зашлась в плаче. Аллейн опустился рядом с ней на корточки и прочел надпись на клочке бумаги. Она была сделана большими корявыми буквами:
КАРАБАС, R.S.V.P.[66] С ЛЮБОВЬЮ ОТ ПЭНТИ
– А разве Карабас был твой кот? – неуверенно спросил Аллейн.
Пэнти посмотрела на него и медленно покачала головой.
– Глупость я сказал, – быстро поправился Аллейн, – это ведь был кот твоего деда, верно?
– Но он любил меня, – вскрикнула Пэнти. – Больше, чем любил Нодди. Больше, чем всех остальных. Я была его другом. – Голос ее взлетел и зазвенел, как свисток маленького паровоза. – И не от меня, не от меня, не от меня, – надрывалась девочка, – он заразился стригущим лишаем. Я ненавижу тетю Милли. Хоть бы она умерла. Хоть бы они все умерли. Я убью тетю Милли. – Она заколотила по земле кулачками и, исподлобья посмотрев на Фокса, крикнула: – Убирайся отсюда, живо! Это мое место.